— Видишь, сынок? Вот бог охоты. Захочет он, будут звери драться, не захочет, не будут. А ведь это грифоны, звери Солнца, самые могучие, самые храбрые в трёх мирах... Так вот и нужно править царством. И царской семьёй тоже.
— Это ты о моих жёнах? Из них на грифона бывает похожа только Уацират, когда решит, что её, дочь Умабия, царя верхних аорсов, унизили перед гостями. «Унизили» — это если на ней золотых побрякушек висит меньше, чем на Миловиде.
На курносом лице Фарзоя заиграла довольная улыбка.
— На то она и первая жена наследника царства. За Дунаем ты воевал храбро, но не очень удачно, зато добычи взял много. Это все должны видеть. А твоя тихая Миловида тебе редко жалуется, но хорошо умеет плакаться своим венедским родичам, как сарматы притесняют её, мать первородного сына наследника. Ты не знаешь, а я знаю. На то я и царь.
Инисмей хмыкнул и потёр затылок:
— Грифоны, помнится, стерегут золото. А с моими «грифонами» только и думай, идти в набег или гнать скот в Ольвию на продажу.
— Миловида у тебя много не просит. А Уацират намекай, что первая жена тоже кое-что должна. Например, родить наследнику сына, а не только девчонок. Боги, кому же достанется после нас всё это? — вздохнул царь аорсов.
Ковыльная равнина была безмолвна. Молчало золотое солнце — всевидящий глаз голубого неба, Бога богов. Только с одного из курганов, возвышавшихся за городищем, взмыл в небо орёл-могильник и полетел на север. Была то птица или душа сколотского богатыря?
В венедском селе над тихой речкой Соб, далеко к западу от древнего Пастырь-града, в обширной белой мазанке, крытой камышом, за столом сидели двое. Гость, щуплый чернявый грек в коротком хитоне и сарматских шароварах, уже управился с полной миской вареников в сметане и теперь потягивал золотистый хмельной мёд из лощёной глиняной кружки, закусывая пирогом с капустой.
— Твоё угощение бесподобно, почтенный старейшина Добромир, а твой мёд не уступит хиосскому вину. Ваши простые скифские боги, спустись они с неба, были бы довольны твоими яствами. Это говорю я, Хилиарх, сын Хилонида, бывавший за столом у царя Эдессы и первосвященника иудеев.
Хозяин, дородный, с седеющей бородой во всю грудь, обтёр губы после карасей в сметане и с хрустом раскусил сочное красное яблоко.
— Потому тебя и угощаю, что ты пройдоха. Весь свет прошёл, нигде не задержался, никому не попался. Все ходы и выходы знаешь, многим служил, а голову ни за кого класть не будешь. Вот и скажи мне: если Ардагаст, мой племянник, станет царём росов, что скажут... там, на юге?
Наслаждаясь собственной значимостью, грек допил мёд, съел крупную жёлтую грушу и не спеша заговорил:
— В Ольвии, как и во всей Империи, правят, увы, не философы — волхвы по-вашему — и даже не кесарь с его чиновниками, а торгаши. Чтобы они хоть полюбопытствовали, кто там царствует над каким-то варварским племенем, нужно, чтобы этому племени было чем торговать. А у вас тут много чего есть на продажу. У росов и прочих сарматов — кони и другой скот, шерсть, кожа. У венедов — меха, мёд, воск...
— Пшеница! — подхватил Добромир. — Вот наше золото сколотское, венедское! Когда сколотам-пахарям не мешали землю пахать — все их знали. Всю греческую землю мы хлебом кормили.
— Да, о вас писал Геродот, Отец Истории! — важно поднял палец Хилиарх. — Так вот, если в Скифии появится сильный царь, который даст вашему народу спокойно сеять хлеб, а росам — пасти стада, то на юге, и особенно в Ольвии, этому будут только рады. Кстати, твой род живёт как раз на старом торговом пути из Ольвии к сколотам по Гипанису[18].
Добромир довольно потёр руки:
— Не прогадал, хе-хе! Когда все наши от сарматов разбегались по лесам, по болотам, к чертям да лешим поближе, я несколько родов увёл сюда. Здесь, может, и опаснее, зато земля какая! Одного боюсь: прослышит кесарь про нового сильного царя и пришлёт легион. Нет такого народа, чтобы перед римлянами выстоял. Фарзоя и то одолели.
— Новости из Вечного города доходят до вас слишком поздно, — снисходительно усмехнулся грек. — Это было при Нероне, который веселил Рим игрой на кифаре и бредил завоеванием мира. А кесарь Веспасиан — человек старый, скучный и бережливый. Он считает каждый медный асе и не хочет никого завоёвывать, чтобы не тратиться на армию. С него хватает войны с иудеями, унаследованной от Нерона.
