— Не поверю ни волчьим, ни медвежьим. Вы что же, мне за смерть родителей мстить не будете? — в упор взглянул на Медведичей Ардагаст.
— Ты — сильный. Богу молятся за его силу, — ответил Шумила.
— Кто сильный, тот и вожак, — кивнул медвежьей головой Бурмила, а его брат продолжил:
— Ты же наш, венед, в лесах вырос, а здесь — ворота леса. Поставь там, у священных гор и торжища, великий город. Все богатства леса к тебе стекаться будут, у греков за них что угодно купишь. Укрепи ещё здешние городища, насели — и с юга никто не подступится. Что тебе теперь Фарзой? А в лесу непокорных тебе не останется — мы уж позаботимся.
— Значит, город построить вопреки Фарзою? — Рука царя стиснула плеть, в глазах блеснул гнев. — А главный храм в нём будет где — на Лысой горе? Я в вашем городке много греческого серебра и товаров нашёл. По чьей указке лесовиков с сарматами стравить хотите? Я сам сармат из рода Сауата. И Чертограда тут никому построить не дам. Что вы тут, у другой Лысой горы, ищете — место для новой ведьмовской столицы? Ради праздника вас не трону, но больше мне не попадайтесь.
— Пожалеешь, царь, — злобно прорычал Бурмила. — Не мы тебе врагами будем — весь лес.
— Да кто вас выбрал-то за весь лес говорить? — возмутился Шишок. — Вы что, лешие? Да идите вы, уроды... — Лешак длинно и крепко выругался, и полумедведи скрылись в чаще, словно лесные блазни-призраки.
А царь долиной реки Нивки повернул на север, а потом напрямик через леса вышел к Почайне. Хилиарх удивлялся: такого громадного имения не было ни у одного сенатора, но царь не мог ни продать эту землю, ни согнать с неё поселян. Только брал с них небольшую дань — за честь жить на священном поле.
На Ветряных горах, откуда уже видна была долина Почайны, навстречу царю из глубины леса выехал Белый Всадник. Молодой, весёлый, светлокудрый, с тремя большими волками, с золотым щитом на руке и копьём. Ардагаст приветственно поднял руку:
— Слава тебя, Ярила, Аорсбараг!
— Славить меня будете через месяц, когда я весь мир зеленью одену. Я не долго на земле бываю, зато в самое лучшее время! — улыбнулся бог. — Зимой я только следил за гобой, царь Ардагаст. Гляжу и вспоминаю, как сам в начале времён шёл через леса сестёр от дяди вызволять. Еду на коне, и расходятся передо мной леса дремучие, реки текучие, горы толкучие, разбегаются стада звериные-змеиные. И шёл ведь ты походом, как сейчас: всё посолонь. Иди и дальше Путём Солнца, царь росов, я с братьями тебя не оставлю.
На закате вернулись Ардагаст с русальцами на Хорсовицу, и встретили их с полными мисками писанок обе царицы. Ларишка была в прежнем праздничном наряде (сумела привести его в порядок после Медвежьей горы), а Добряну боряне нарядили ещё богаче и краше, чем на свадьбе в Косте.
На берегу Глубочицы сидели трое — индиец, эллин и венед, — ели крашенки и бросали скорлупу в реку. Сейчас, на второй день после Велика дня, венеды справляли Радуницу, поминая своих предков.
— Брахманы учили меня: из Золотого Яйца вышел Брахма и создал мир. Шиваиты то же говорят о своём Шиве, — задумчиво сказал индиец.
— Орфики учат: мир создал солнечный змей Фанес, что вышел из яйца, — кивнул эллин, — это учение Орфей принёс из Фракии.
— Фанес — это Митра. Так учили меня в подземных храмах Митры-Солнца, — сказал Вышата. — А пошло это учение от рахманов — жрецов арьев. Этого народа давно нет, но мудрость его разошлась по свету. Видите, скорлупки плывут в Почайну? А оттуда — в Днепр, в Тёмное море, которое вы, греки, зовёте Эвксинским, и дальше — в страну рахманов. Там нет ни разбоев, ни войн, ни неправедных царей, ни нищеты, ни безделья, всё у людей общее, а рабов вовсе нет.
— Где же эта страна? На нашу Индию не похожа. Разве что на великую обитель Солнца, но она высоко на горе и далеко от моря, — сказал Вишвамитра.
— Может быть, это страна блаженных эфиопов, любимая Аполлоном? — предположил Хилиарх. — Там, говорят, живут праведные мудрецы, чьи учителя пришли из Индии.
— Эти обители мудрецов — лишь подобия той страны, — покачал головой Вышата. — А сама она — Ирий, солнечное царство праведных душ. Есть и второй Ирий — на севере, греки зовут его Гипербореей.