— А не попадет? — испуганно спросил Пеструшка.
— Попадет, если будем бояться, — усмехнулся Философ. — Нужен постоянный аутотренинг для победы над страхом. Но не путайте этот тренинг с хулиганством. Скука — мать хулиганства. Но хулиганство без сверхзадачи — это только сошедшая с ума скука.
Философ рывком поднялся с барьера песочной площадки и, обхватив ногами качельный столб, стал карабкаться вверх. Оказавшись на перекладине, он властно крикнул:
— Кидайте трос!
Философ снова надел стальную петлю на крюк, с которого она соскочила, и спрыгнул вниз, усевшись на те же самые качели, и снова раскачиваясь.
— Так что мы будем делать прекрасной темной ночью между детсадом и кладбищем? Я знаю что! Смешаем кладбище с детсадом! За мной! — И рванулся с качелей.
Пустые качели еще долго покачивались, то попадая в полосу света, то снова ныряя во мглу.
Возвращавшийся от Ивана Веселых Ардабьев вздрогнул, увидев за забором детсада темный контур могильного креста, и встряхнул головой, стараясь прийти в себя, видно, сильно он перебрал, если такое может почудиться.
Но когда после завтрака квохчущая, как наседка, воспитательница детсада повела детишек с ведерками и лопатками на песочную площадку, она остолбенела. Ровно посредине песочной площадки стоял, вкопанный в нее рассохшийся от времени могильный крест. По его трещинам ползали захваченные вместе с крестом рыжие кладбищенские муравьи. А в песке около креста валялись две сувенирные бутылочки.
Оранжевый пикап подъехал к белой коробке обыкновенного чертановского дома, и Ардабьев-младший с тоской подумал о том, что лифт уже целый месяц на ремонте. Придется таскать одному завтрашний бессмысленный банкет на восьмой этаж. Подведя пикап задом к подъезду, Ардабьев стал выгружать банкет на тротуар под любопытными и не всегда одобрительными взглядами пенсионеров, прогуливающихся вдоль чахлых дворовых топольков. Стук костяшек домино на деревянном столике перед домом прекратился. От козлозабивателей отделились три личности без особых примет и приблизились, не без интереса глядя особенно на один из ящиков.
— Помочь? — хором спросили три голоса. — Какой этаж?
— Спасибо, — покорился судьбе Ардабьев, заранее вычтя из содержимого ящика одну бутылку. — Восьмой.
— Тут одной ходкой не обойдешься… — многозначительно поскреб затылок доброволец в сетчатой майке, синих тренировочных брюках с белым кантом и почему-то в женских тапочках с помпонами. Но это была его единственная особая примета. — Правда, если ящик на ящик поставить, — заразмышлял доброволец. Крякнув, взял на грудь ящик с водкой и кивнул на ящик шампанского.
Двое других ловко поставили ящик с шампанским сверху. Доброволец с помпонами слегка осел под тяжестью, но выдержал. Второй доброволец — не без чувства ущемленности на лице — потащил ящик с минералкой и яблоки. Третий — два ведра: одно — с помидорами, другое — с огурцами. Ардабьев одной рукой прижал к груди трех поросят, другой — охапку зелени, среди которой пряталась ветка ардабиолы, и понуро стал подниматься по лестнице в хвосте торжественной процессии.
На четвертом этаже доброволец с помпонами, закряхтев, опустил оба ящика на лестничную площадку.
— Перекур, — сказал он, отдуваясь. — А что у вас — свадьба, что ли?
— Нет… — несловоохотливо ответил Ардабьев и упер подбородок в розовый хвостик верхнего поросенка, чтобы тот не упал.
— День рождения? — не унимался доброволец с помпонами.
— Нет, — мрачно ответил Ардабьев. — Диссертация.
— Докторская?
— Кандидатская.
— А на какую, извиняюсь, тему?
— Ардабиола, — неожиданно для себя соврал Ардабьев.
— Ага… — глубокомысленно наморщил лоб доброволец с помпонами.
— Передохнули? — спросил Ардабьев.
— Что-то отдышаться не могу. У меня, вообще-то, давление высокое. Ничего тяжелого поднимать нельзя, — пояснил доброволец в тапочках с помпонами, поглядывая на ящик с водкой.
— А у меня низкое… — захихикал второй, с минеральной и яблоками.
— А у меня аритмия. Мерцательная, — добавил третий, с помидорами и огурцами.
Ардабьев понял намек.
— Дегустация на восьмом этаже… — сказал он.
— Так до восьмого еще большой гак… — лукаво глотнул доброволец в тапочках с помпонами. — Как говорится, этапы большого пути. Поправиться надо.
