Арби зажмурился и крепко обнял ствол дерева, будто хотел слиться с ним.
И вдруг прозвучал новый выстрел. Арби решил, что отцу удалось вырваться из лап медведицы. Он открыл глаза и выглянул из-за дерева. Медведица растянулась на земле, а над ней стоял человек с ружьём в руках. Где же отец? И тут Арби увидел под тушей медведицы ноги в знакомых шерстяных носках, в кожаных самодельных чувяках.
— Дада, дада!
Незнакомый охотник оглянулся:
— Арби?
Но мальчик припал к ногам отца, ухватился за них, потом вскочил, пытаясь сдвинуть огромную тушу зверя. Охотник с трудом оттащил мёртвую медведицу в сторону. Арби смотрел и не узнавал окровавленное лицо своего отца. Охотник приложил к груди Махмуда руку — сердце едва билось.
— Надо бежать за людьми, скорее, — сказал охотник. — Арби, ты не узнал меня?
Только сейчас Арби взглянул в лицо неожиданному спасителю. Бека? Ну да, это он.
— Отцу твоему худо, — сказал Бека. — Найдёшь дорогу в аул?
Арби кивнул. Бека крикнул вдогонку:
— Скажи, у поляны с тремя грушами!
Арби мчался во весь дух, а Бека достал из сумки самодельную флягу с водой, смыл с лица Махмуда кровь. Махмуд простонал, открыл глаза и сразу спросил:
— Где мой сын?
— Побежал за людьми. Ну, как ты?
После короткой паузы Махмуд с трудом ответил:
— Всё кончено. Счастье, что ты оказался близко, мальчик жив.
— И у тебя всё будет хорошо.
— Не утешай, я знаю, — еле слышно ответил ему Махмуд. — Бека, выполни мою последнюю просьбу.
— Говори.
Собрав остаток сил, Махмуд сказал:
— Если сумеешь, не оставь малыша…
Глаза раненого закрылись, голова откинулась.
— Я стану ему братом. На всю жизнь. Махмуд, ты слышишь? Махмуд…
Немало дней утекло с того страшного утра, когда крестьяне бежали на подмогу Махмуду к поляне с тремя грушами.
Впереди всех бежал Хамид, отец Бексолты, родственник и друг Махмуда. А когда он вернулся домой, осунувшийся и озабоченный, Санет молча указала ему глазами на бредущего следом заплаканного Арби. Хамид кивнул: о чём говорить, пусть мальчуган остаётся у них…
И вот однажды утром Арби и Бексолта снова, как когда-то, заметили у ворот узкоглазого толстого человека с короткой рыжеватой бородой. Он оглядывал двор, будто цеплялся за каждый предмет. И снова навстречу ему вышла женщина, хозяйка дома, отворила ворота.
— Да будет к миру твой приход, Супани.
— Мир и вашему дому, — ответил гость, входя во двор, и обратился к Бексолте: — Ты — сынок бедняги Махмуда?
— Нет, вот он, — указал Бексолта на друга.
— Этот? Ага, помню, — кивнул Супани и присел на край террасы. — Где Хамид? У меня дело к нему.
Санет ушла в дом. Вскоре она снова вышла вслед за мужем. Мужчины обменялись приветствиями, по обычаю справились друг у друга о житье-бытье, о здоровье. После вежливой паузы Хамид спросил:
— По делу пришёл или так просто?
— Да вот, говорят, сынок Махмуда у вас.
— Зачем он тебе? — насторожился Хамид.
— Наша жизнь — суета. Бегаем, мечемся, только и мыслим, как бы самые суетные наши желания воплотились. Но все мы — лишь гости на бренной земле, перед аллахом каждый должен предстать без греха. И если человек умер, не получив прощения, долг живых замолить его грех…
Хамид и Санет переглянулись.
— Знаешь что, — сказал Хамид, — мы люди простые. Скажи прямо, что тебе от нас нужно?
Супани глубоко вздохнул.
— За беднягой Махмудом остался должок. Когда слегла многострадальная Яха, он взял у меня тридцать рублей на врача и лекарства. Половину долга Махмуд вернул, а вторую — не успел. И врата рая закрыты для него…
Санет нетерпеливо перебила:
— Какие тридцать рублей? Ты что? Он брал ровно пятнадцать и полностью тебе вернул.
Супани опешил было, но тут же успокоился, даже улыбнулся: ведь мёртвые не воскресают. Он сказал:
— Даже брат не обо всём сестре рассказывает. А вы, как я знаю, всего лишь дальняя родня…
— О нашем родстве не тебе судить, — резко прервал Хамид.
— Они от нас ничего не скрывали, — горячилась Санет.
— Это вам только казалось, — ехидно усмехнулся Супани и достал из нагрудного кармана пухлый бумажник. Он извлёк немного помятый, но, как видно, тщательно разглаженный листок бумаги.
