2
— Ну-с, продолжим дознание, — ротмистр Лютов кивнул товарищу прокурора. — Господин Котляревский, прошу задавать вопросы.
Продолговатый череп, хрящеватый нос, впалые щеки— все это делало товарища прокурора похожим на птицу, готовую вот-вот клюнуть лежащее перед ней зерно. Рядом с плечистым, круглолицым ротмистром Котляревский выглядел утомленным, усталым, но более таинственным и загадочным.
— Известно ли вам, господин Ульянов, — начал товарищ прокурора, слегка наклонив набок голову, и это еще больше сделало его похожим на птицу, — что мы полностью располагаем сведениями о вашем участии в подготовке покушения на жизнь государя императора?
Котляревский положил на стол перед собой очень чистые, тщательно вымытые руки с длинными, аккуратно отполированными ногтями и медленно сжал пальцы в кулаки.
Саша посмотрел на ротмистра. Розовощекий добродушный Лютов доверительно повел бровью, как бы говоря: «Ну, что вам стоит, Ульянов? Мы же интеллигентные люди. Сознавайтесь, и дело с концом. Есть же на свете масса других, более приятных и интересных дел, кроме этого, надоевшего и вам и нам допроса».
Котляревский убрал со стола руки, наклонился над лежавшими перед ними бумагами.
— Я повторяю свой вопрос, — сказал он ровным, спокойным голосом. — Известно ли господину Ульянову, что мы располагаем…
— Мне ничего не известно, господин товарищ прокурора, — перебил его Саша.
— Для простоты обращения можете называть меня просто господином прокурором.
«А он тщеславен», — подумал Саша и усмехнулся.
Котляревский поймал эту усмешку, выпрямился. Светлые глаза недобро сузились.
— Сколько у вас было метательных снарядов? — резко спросил товарищ прокурора.
«Он действительно все знает!» — ужаснулся про себя Саша и вздрогнул, но тут же овладел собой.
— Прошу не кричать на меня, — произнес он тихо, не поднимая головы. — Мне нездоровится.
— Глаза! — крикнул Котляревский, вскакивая со стула. — Глаза, Ульянов! Смотреть на меня! Кто делал снаряды? У кого на квартире? Из чьих материалов?
Саша поймал взгляд прокурора, несколько секунд не отпускал его.
— Отвечайте! — раздраженно стукнул Котляревский кулаком по столу.
Саша оглянулся на понятых — Иванов и Хмелинский с любопытством и одновременно с испугом разглядывали его.
— Вы ведете себя недостойно образованного человека, господин прокурор. Особенно в присутствии нижних чинов вашего ведомства.
— Хорошо, я принимаю ваше замечание, — неожиданно улыбнулся Котляревский и провел рукой по своим редким волосам. — Прошу извинить меня за эту вспышку.
Он сел, снова положил перед собой свои холеные руки и медленно сжал пальцы в кулаки.
— Потрудитесь объяснить мне, Ульянов, почему вы вздрогнули, когда я впервые упомянул о метательных снарядах?
— Я уже объяснял: мне нездоровится.
— А Канчер?
— Что Канчер?
— Вам знакома такая фамилия?
— Смешной вопрос: меня арестовали на квартире Канчера.
— Зачем вы пришли к нему?
— Он мой товарищ по университету.
— А вот сам Канчер сообщил нам, что он больше не считает вас своим товарищем. Он весьма сожалеет о своем знакомстве с вами. Вот, не угодно ли ознакомиться?
Котляревский придвинул бумаги к краю стола. Саша, не дотрагиваясь до них, прочитал несколько фраз и внутри стало пусто и холодно: да, это писал Канчер. Такие детали мог знать только он. Значит, Канчер выдает. Но при каких обстоятельствах арестовали самого Канчера? Брошены ли бомбы в царскую карету? Сейчас он заставит этого самовлюбленного прокурора сказать то, чего он говорить не должен.
Саша поднял голову, в упор посмотрел на Котляревского. Спросил четко, отрывисто:
— Царь жив?
Лютов и Котляревский поднялись почти одновременно. Сзади с шумом встали понятые.
— Благодаря мудрости господней и провидению монаршей судьбы, — постным голосом начал Котляревский, — драгоценная жизнь государя императора Александра Александровича находится в полной безопасности. Благодарю тебя, господи!
Прокурор и жандарм истово закрестились. Понятые клали после каждого знамения поясной поклон.
Значит, покушение не удалось. Организация раскрыта. Но кто арестован еще?
Лютов и Котляревский сели. Прокурор взглянул на арестованного и понял: совершена ошибка. Если раньше он, арестованный, мучился неизвестностью, то теперь он уже кое-что знает.
