Апрель! Апрель! - страница 10

Впрочем, Самюэль Элиас теперь почти перестал бояться чудовищ. Теперь он только воров боится! Не потому, что они могут украсть его вещи, — пусть берут. Он боится, как бы они его не похитили! Допустим, придут поживиться серебром, и золотом, и проигрывателем, и вдруг увидят его, как он лежит на кровати и не может уснуть! И скажут друг другу: «Лучше не оставлять его здесь!»

И затолкают его в мешок, чтобы он не рассказал о них полиции! Откуда им знать, что Самюэль Элиас никогда не ябедничает! Отнесут его куда-нибудь и застрелят из пистолета, чтобы мешок с этим крикуном не выдал их!

Стоя на лестнице, Самюэль Элиас трется спиной о перила и пробует представить себе, что он почувствует, когда нуля поразит его в сердце! Мысли собираются в клубок, и он останавливается на одной из них, самой важной, чтобы распутать ее. Выясняется, что это не просто мысль, а целая идея! Идея, как напугать воров, чтобы они его не похитили! И Самюэль Элиас уже быстрее поднимается по лестнице.

— Кто-нибудь есть дома? — кричит он, распахнув дверь с дощечкой, на которой написано ЯКОБССОН.

Никто не отзывается, тогда Самюэль Элиас сдергивает сапожки, бросает куртку на стул и бежит в свою комнату. Опрокидывает все ящики с игрушечными машинами, конструктором, настольным хоккеем и роется в своем имуществе, пока не находит то, что искал: прямоугольный кусочек белого картона. В изножье своей кровати он нащупывает карандаш, потом плюхается на пол и расчищает место среди россыпи жетонов из лото и почтовых марок, которые недавно начал собирать. После чего выводит на карточке большими четкими буквами:

Он пишет старательно, не торопясь, потом внимательно рассматривает получившееся, держа карточку перед собой в вытянутой руке. Карточка толстая, прочная, ее вполне можно подсунуть под раму большого зеркала в коридоре, так что воры, как только ввалятся, тут ее и увидят. А прочтя написанное, они сразу поймут, что в этой квартире живет не какой-нибудь одинокий хиляк, у него есть три веселых брата, которые могут нагрянуть в любую минуту! Об этом как раз и говорит слово «ПРИВЕТ»! Дальше Самюэль Элиас пишет имена братьев:

Самые сильные имена, какие он знает! Надо думать, воры будут свои, шведские, им не надо переводить, что это означает ВОЛК, МЕДВЕДЬ, КАМЕНЬ! А если они все равно не поверят, что его братья редкие силачи, пускай перевернут карточку, потому что на обороте Самюэль Элиас выводит:

Любому вору должно быть ясно, что с тремя веселыми братьями, которые, возвратясь домой вечером, идут прямиком к холодильнику и съедают весь шпинат, лучше не связываться! От шпината человек становится жутко сильным. Должно быть, Самюэль Элиас оттого иногда и чувствует себя слабым, что плохо налегает на шпинат. Таким слабым, что ему не годится быть одному дома!

Во всяком случае, вечером двадцать девятого марта он чувствует такую слабость, что едва хватает сил подняться с кровати, добрести до зеркала в коридоре и подсунуть карточку под раму зеркала после того, как мама и папа приготовили обед, поели, побеседовали с ним и посетовали, что опять приходится оставлять его одного. Потом ушли, но тут же вернулись, чтобы проверить, как он там без них, и он сказал им, чтобы не беспокоились, и лег спать. Тут-то его и одолела такая слабость, что лучше бы вовсе не подниматься: воры не явятся. Однако Самюэль Элиас берет себя в руки, проходит к зеркалу и прилаживает там карточку.

Ну вот, теперь порядок. Он перечитывает то, что написал, и собственная выдумка ему очень нравится. Настолько, что он даже желал бы, чтобы это было правдой!

Он по-прежнему желает этого, когда, лежа в постели и прислушиваясь к тишине, внезапно слышит, как перед домом останавливается машина. Вдруг на этой машине приехал вор… Хорошо, что Самюэль Элиас догадался приладить в коридоре свою карточку!

Однако никакие воры не являются в тот вечер. Только мама и папа читают карточку на зеркале, и наутро Самюэлю Элиасу приходится отвечать на трудные вопросы. Мама и папа допытываются, что это за три брата.

Викторина начинается за завтраком, когда Самюэль Элиас безмятежно уписывает бутерброд с медом, поглядывая в окно, за которым резвятся мартовские ветры. Мысли его предельно далеки от грабежей и прочих бурных приключений, когда папа вдруг поднимает глаза от яичной рюмки и говорит: