Все готово. Дверь въ спальную заперта на ключъ; любопытство домашнихъ удовлетворено не будетъ. Таратайкинъ вошелъ въ молодцовую. При входѣ его молодцы повскакали съ мѣстъ и встали въ почтительную позу, то есть спрятали руки за спину.
— Афанасій Иванычъ, пойдемъ-ка со мной! сказалъ онъ и вышелъ.
Старшій приказчикъ послѣдовалъ за нимъ; молодцы переглянулись: они въ первый разъ слышали, что онъ назвалъ его по отечеству.
Пришедши въ залу, Таратайкинъ сѣлъ за столъ и подвинулъ къ себѣ счеты.
— Садись! проговорилъ онъ приказчику.
— Покорнѣйше благодаримъ, Василій Ѳедоровичъ! — постоимъ.
— Садись же, братецъ.
Афанасій присѣлъ на кончикъ стула.
— Слава Богу, торговля еще не такъ худа, какъ я полагалъ, началъ Таратайкинъ.
Фраза эта повторялась въ каждое Ѳомино воскресенье, въ продолженіе двадцатилѣтняго хозяйствованія.
— Точно такъ-съ! отвѣчалъ Афанасій, крякнулъ и погладилъ бороду.
— Въ прошломъ году у тебя за мной осталось вотъ сколько.
Таратайкинъ приблизилъ указательный палецъ къ счетамъ и отдѣлилъ нѣсколько косточекъ, но цифры не сказалъ; приказчикъ взглянулъ на счеты и проговорилъ:
— Точно такъ-съ…
— За этотъ годъ я тебѣ кладу вотъ столько.
Опять отдѣлилось нѣсколько косточекъ.
— Покорнѣйше благодарю-съ! отвѣчалъ приказчикъ, всталъ съ мѣста и поклонился.
— Садись! По книгѣ ты забралъ у меня вотъ сколько. Видишь, осталось вотъ сколько…. Да ты, братъ, Афанасій Иванычъ, теперь пожалуй богаче меня. Хе, хе, хе! засмѣялся онъ и посмотрѣлъ въ глаза приказчику.
Афанасій улыбнулся.
— Теперь бы тебѣ только жениться! Что, я думаю, подумываешь?
— Конечно, Василій Ѳедорычъ, что же весь вѣкъ бобылемъ маяться: должно и о судьбѣ подумать. Ужъ это такъ самимъ Богомъ устроено.
— Что говорить! ну, а невѣста есть на примѣтѣ?
— То есть и есть, Василій Ѳедорычъ, и нѣтъ-съ.
— Какъ же такъ, а я тебѣ посватать хотѣлъ. Что же-съ, посватайте! и Афанасій улыбнулся;
Ему было пріятно, какъ коту, которому пощекотали за ухомъ. Онъ понялъ къ чему клонится дѣло.
Хозяинъ не замѣтилъ этой улыбки.
— А за ней, братъ, вотъ сколько приданаго!
Таратайкинъ отдѣлилъ нѣсколько косточекъ съ тысячной линейки и прибавилъ къ жалованью Афанасья.
— Я больше ничего не желаю: мы люди маленькіе!
— Пять тысячъ кромѣ тряпокъ. Ты братъ ее знаешь: не знаю только нравится-ли она тебѣ?
Молчаніе.
— Я, Василій Ѳедорычъ, имѣю виды на одну дѣвушку и очень онѣ мнѣ нравятся; только не знаю, отдадутъ-ли ее мнѣ, повелъ дѣло приказчикъ. Онъ уже понялъ, какъ нужно дѣйствовать и приближался къ цѣли.
— А можетъ и отдадутъ, почемъ знаешь; попробуй? «Попытка не пытка, спросъ не бѣда!»
— Вы меня, Василій Ѳедорычъ, можно сказать, съ-измалѣтства знаете. Крохотнымъ парнишкомъ изъ деревни къ вамъ привезенъ, и вотъ теперь, почитай, безъ трехъ годовъ двадцать лѣтъ выжилъ; оно, конечно… я не говорю… но все-таки… во всякомъ случаѣ…
И Афанасій запутался.
— Это точно, что и говорить!
— Теперича, можно сказать, я всегда о вашемъ здравіи Бога молю, и уваженіе, значитъ, и почтеніе всегда душевно… И Анна Никитишна, можно сказать, была мнѣ второю матерью… Теперича, значитъ, Наталья Васильевна и Катерина Васильевна, всѣ, значитъ, на моихъ глазахъ выросли… именно хоть бы и объ Натальѣ Васильевнѣ сказать… я бы душевно…
И снова запутался Афанасій. Онъ все еще не могъ рѣшиться просить себѣ въ жены Наташеньку, хотя уже давно рѣшился на это и планъ совершенно созрѣлъ въ головѣ его, недаромъ же онъ большими шагами расхаживалъ по молодцовой. Минуту длилось молчаніе, Таратайкинъ побарабанилъ пальцами по стулу и началъ.
— Вотъ что я тебѣ скажу, Афанасій Иванычъ! я тебѣ сосватаю невѣсту. Хочешь жениться на моей Натальѣ, а я тебя не обижу, все что сказалъ, будетъ твое?
Онъ указалъ на счеты. Афанасій тяжело вздохнулъ, какъ-будто только сейчасъ внесъ въ пятый этажъ куль овса. «Слава Богу, самъ предложилъ!» подумалъ онъ и началъ:
— Я, Василій Ѳедорычъ, отъ всей души радъ, и самъ имѣлъ намѣреніе, но смѣлости не имѣлъ. Я, Василій Ѳедорычъ, для нихъ, для Натальи Васильенны, готовъ богъ-знаетъ что сдѣлать, только я не знаю, пойдутъ-ли онѣ за меня, — вотъ у меня борода-съ и все эдакое… конечно, можно подстричь…
