Заболев, в жару, Гауди дал Рубио́ ошибочный вес многоуровневого балдахина (вес одной из семи сторон вместо общего веса), что едва не привело к катастрофе: тросы начали рваться сразу же после церемонии открытия собора[51].
Разместив по сторонам предалтарной части галереи для певчих, Гауди смонтировал их из деталей разобранных хоров, а в самом нефе расставил пятиметровой высоты канделябры, так как стремился создать своего рода цоколь для тонких восьмигранных колонн, уходящих на 20-метровую высоту. Над кафедрой Гауди сделал невиданной формы балдахин, паруса которого должны были быть покрыты надписями[52]. Архитектор перевесил и докомпоновал сложную систему светильников главного нефа, создал ряд предметов церковного обихода, мебели.
Наконец, Гауди спроектировал новые витражи (епископ желал, чтобы в них были не изображения, а только надписи — титулы Марии), используя сложенные вместе цветные стекла, варьируя их размещение таким образом, чтобы получать производные цвета исключительно за счет естественного света.
Как видим, все основные характеристики работы мастера налицо: абсолютная уверенность в правоте замысла, трактовка существующего как «естественного» материала, щедрая изобретательность как в целом, так и в мельчайших деталях.
Среди этих деталей немалую роль играют надписи: от «суперграфики» на колокольнях Саграда Фамилиа до надписей, которые можно прочесть только при взгляде в упор — на скамье Парка Гуэль или на поручнях и ступенях лесенки собора на Мальорке. Эта глубоко впитавшаяся в народную культуру Каталонии традиция сакрализации обыденных предметов прослеживается в работах архитектора с самого начала, сложно увязываясь с символикой стран света, которой он был верен всегда. Так, уже на фризе галереи дома Висенс в ее северо-западной части можно прочесть слова «О, летняя тень», с юго-востока — «Солнце, солнышко, приходи посмотреть на меня»[53], а с юго-западной стороны — «Домашний очаг, да здравствует очаг любви».
Заказчикам Гауди эта нехитрая поэзия и столь же простая символика были при всей их образованности не чужды так же, как и архитектору. В доме Кальвет наряду с надписями мы обнаруживаем вместо звонка на дверях первого этажа сложный молоточек. Рукоять молотка в форме греческого креста ударяет по металлическому насекомому: справедливость, наказывающая порок. Символизация, граничащая с простодушием, однако, сочетается у Гауди с изощренным изобретательством, когда архитектор формирует сугубо персональные интерпретации значений. Так, во дворце Гуэль (витраж большого зала) Гауди так подбирает противовесы для подъемных окон, что каждая из пяти фрамуг издает при поднятии свой собственный музыкальный звук. В разработке витражей для вестибюля епископского дворца в Асторге мастер формирует многоцветные витражи таким образом, что в его центральной части использованы значительно более толстые стекла, чем по краям, что позволяет усилить богатство цветовых отношений. На сложном макете неосуществленной скульптурной группы для собора в Пальме Гауди предложил следующее цвето-световое решение: нимб вокруг головы Марии — золотая мозаика, а покрывало и поддерживающие его фигуры — из полупрозрачного алебастра, сквозь который должны были угадываться цветные пятна витражей.
Фантазия мастера толкала его нередко к художественным решениям, которые лишь через десятилетия становились «находками» различных течений. В 1906 г. наряду с другими известными каталонскими архитекторами Гауди принял участие в монументальном оформлении таинства Воскресения на горе Монсеррат. Для размещения монумента он выбрал поворот дороги, за которым ставилась стена с барельефом Вознесения, перед которым непосредственно на газоне с дикорастущими цветами устанавливалась скульптурная группа трех Марий[54]. Среди анекдотических историй, в изобилии рассказывавшихся о Гауди, есть следующая: некто просит архитектора разработать новый, непохожий на существующие тип кувшина, на что Гауди ответил: «Сделаем его решетчатым». Независимо от истинности рассказа он верно отражает свойственную мастеру привычку ходить нехожеными путями, не страшась парадоксальности.
