Вдруг что-то в зарослях стукнуло, мелькнуло, и Протопопов, шедший впереди, охнув, завалился на бок. Кузьма бросился к нему и увидел стрелу, настоящую оперенную стрелу, вонзившуюся чуть выше правого локтя Самсона Ивановича.
В тот вечер, когда Леонид Дзюба по приглашению Виктора Федоровича зчшел с ним в дом Протопопова, интересного разговора как-то не получилось. На вопросы об отце он отвечал односложно, очень неохотно. А когда Остап Павлович спросил, хороша ли была охота в Лиственничном, Леонид заверил, что не очень.
— Да вот хоть у Ермила Копылова, Федьки Седых да Васьки с Петькой Ивлевых спросите, — заметил Леонид. — Они тоже палили на кордоне.
— Вы с ними виделись? — поинтересовался Твердоступ.
— Я на них и здесь насмотрелся. А настоящая охота только начинается.
— Снова собираетесь?
— Отсюда не уеду, пока про отца все толком не узнаю, — нахмурился Леонид. «Прямо на вопрос не ответил…» — подумал Андронов.
— Чего ж узнавать?
— Вот товарищ Андронов здесь объявился. И вы, товарищ Твердоступ, не уезжаете. Инспектора — и наши, и из райотдела — в тайге… Не все, значит, просто и ясно. А?
— Ваше присутствие в Спасе ничего не изменит, — сказал Твердоступ. — Отец хорошо знал лесничего Ефима Утробина? Дружили? Он к вам часто заезжал?
— Хотите поохотиться — компанию составлю. А про Ефима не знаю. Батя мне не докладывал.
— Что ж… — Андронов подумал, что надо проверить у лесничего, охотились ли там и кто именно, и о его отношениях с Дзюбой-старшим узнать. — Вот послезавтра и подадимся.
Время было не позднее, и после ухода Леонида Андронов отправился в чайную, своего рода местный мужской клуб. Там Виктор Федорович пробыл допоздна. Из разговоров он узнал обо всех отлучках жителей Спаса за последний месяц: кто, куда и зачем ходил в тайгу, когда ушел и быстро ли вернулся. Не верить было просто невозможно. Тут же в непринужденной беседе это подтверждалось свидетелями, большими знатоками здешних условий.
Когда он вышел из чайной, совсем стемнело. Проходя мимо клуба, Виктор Федорович на минуту задержался в раздумье.
Из широких окон падали на вытоптанную площадку пятна света. Слышался четкий ритм чарльстона. Старательно лягались пары. Улыбнувшись, как ему показалось, удачному сравнению, Андронов направился в сторону больницы.
«Вех… Да его полно около болот, в любой низине встретишь белые зонтичные цветы. А одного пористого, дырчатого, как сыр, корня хватит, чтобы умертвить десяток людей. Но каким образом заставили Дзюбу выпить яд?»
Если верить сообщению Ангирчи, которое передал по радио Свечин, к Радужному Дзюба приехал утром седьмого. Там его кто-то ждал, с кем он мог выпить. Может быть, и выпил с удовольствием. Ведь даром же! Потом… Трудно предположить, как будет действовать человек, отравленный вехом.
Но кто мог отравить Дзюбу? Каковы мотивы? Свечин передал, что есть предположение: у Дзюбы могли быть в котомке еще корни или один большой корень, очень ценный. Но пока это лишь предположение. Надо точно установить, что корни или один крупный женьшень действительно были найдены Дзюбой…
Матвей Петрович жил в небольшом домике на территории больницы. Врач пригласил Андронова в дом — семья ужинала, но Виктор Федорович отговорился и ждал доктора в беседке, у клумбы с душистым табаком.
— Как вы думаете, Матвей Петрович, — начал Андронов, — это сделано местными, если судить по характеру отравления?
— Местные… Они охотники, больше верят в карабин. Сколько живу — не помню случая отравления, тем более исподтишка. Тихой сапой. — На морщинистом лице врача проступило недоумение и брезгливость.
Виктор Федорович в задумчивости барабанил пальцами по перилам. Цветы табака слабо светились в темноте и дурманяще пахли.
— Матвей Петрович, я слышал, вам присуждают степень доктора медицинских наук… И даже без защиты диссертации.
— Да… В здешних местах я проработал тридцать лет. Вел кое-какие научные исследования. Опубликовал около ста работ. Весьма различных. Но последние лет двадцать занимался женьшенем, проверял некоторые выводы по его клиническому применению.
— Удачно?
— Очень! — обрадовано закивал нанаец.
