— Сердце прихватило? — У скамейки стояла женщина. — Чего молчишь-то?
Женщина открыла сумку, вынула металлическую трубочку и вытряхнула из нее две белые таблетки.
— Такой молодой, а уже сердце… — Она покачала головой. — Вот, возьми.
Человек недоуменно смотрел на нее. Потом подобие улыбки тронуло широкие полосы его губ.
— Чего смотришь-то? — Женщина смутилась. — Да бери ты их, вот бедолага, ей-богу…
— Бога нет, — произнес человек на скамейке, крепкими зубами разжевал таблетки, потом вспомнил что-то и сообщил: — Религия — опиум народа!
Женщина ойкнула, посмотрела на человека большими глазами и вдруг рассмеялась. И он, сам не зная почему, с облегчением засмеялся в ответ.
Раньше человек знал одну женщину. Почти с него ростом, она стояла на той стороне проспекта со снопом пшеницы на плече. Рядом, подпирая ее, высились мужчины- близнецы: один в каске — строитель, а другой, точь-в-точь такой же, но без каски и в очках, — значит, интеллигент. Женщина не вызывала у человека никаких посторонних чувств, кроме уважения.
А от этой, маленькой, с ямочкой на щеке и таким детским симпатичным смехом, у него потеплело внутри и вдруг захотелось странного: прикоснуться к ней, погладить по голове, приласкать. Он испугался, встал, чтобы уйти, но земля поплыла под ногами.
Женщина перестала смеяться.
— Погоди-ка, — сказала она, — ты что — голодный?
Мужчина молчал.
— Ты сегодня ел?
Мужчина отрицательно покачал головой.
— Господи, бывают же стервы! — с чувством произнесла женщина и, подумав не больше секунды, прибавила: — Идем, покормлю тебя! Ой, да не бойся ты… Я тут близко.
Человек с удивлением обнаружил, что ослушаться ее не может.
Жила женщина действительно недалеко.
— Входи, входи.
Через минуту он сидел на низеньком табурете и опасливо косился на узкоглазую, почти совсем раздетую девушку у синего моря, смотревшую с календаря. Потом перевел удивленный взгляд на облупленный подоконник, на баночку с луковицей, на стены в потеках, на связку газет в углу и — с замиранием сердца — на маленькую женщину, возившуюся у плиты.
— Чего молчишь? — на секунду обернувшись, спросила она.
— Думаю, — честно ответил он.
— Ну-ну, — улыбнулась женщина, и симпатичная ямочка снова прыгнула на ее щеку. — Сейчас будет готово.
Ему очень понравилась эта улыбка, и вообще: уходить из кухоньки почему-то никуда не хотелось, хотя роста благосостояния народа здесь не наблюдалось совсем. Женщина осторожно поставила на стол тарелку и села напротив.
— Ешь.
У нее был добрый голос и глаза добрые — и, поглядев в них сейчас, человек вдруг понял, что с этой женщиной он хочет пойти в районный отдел загса и там вступить с нею в брак.
А поняв это, ужасно заволновался.
— Ты что?
— Нет, ничего, — сказал он и покраснел, потому что ложь унижает человека.
— Ты ешь, ешь…
Он послушно взял ложку.
— Дай-ка пиджак! — Женщина ловко вдела нитку в игольное ушко. — Как тебя звать-то? — участливо спросила она через минуту.
Человек медленно опустил ложку в щи и задумался.
— Слава… — проговорил он наконец.
— Слава, — повторила женщина, примеряя к нему это имя. — А меня — Таня.
Она тремя взмахами пришила пуговицу и, нагнувшись, откусила нитку. Человек украдкой смотрел на нее, и ему было хорошо.
— Ты не переживай особо, — вдруг сказала женщина. — Сама же потом пожалеет, вот увидишь. Перемелется — мука будет…
— Да, — ничего не поняв, согласился мужчина и на всякий случай добавил: — Хлеб — наше богатство.
— А? — Таня поглядела на него долгим, тревожным и удивленным взглядом, и от этого взгляда у человека перехватило дыхание. — Ты чего?
— Я? — переспросил он. В груди его остро заныло какое-то новое чувство. — Я… — Он отложил ложку. Он решился. — Таня. — Голос человека зазвучал ровно и торжественно. — Я хотел предложить вам… — Он сглотнул. — Давайте с вами создадим семью — ячейку общества.
— Ты… ты что? Ты с ума сошел? — Слезы уже стояли в ее глазах. — Ты что, издеваешься, да? За что?
Она резко встала и отошла к окну. Человек растерялся.
— Я не сошел с ума, — проговорил он наконец. — Я не издеваюсь. Я серьезно.
Женщина вздрогнула, как от удара, взяла с подоконника сигареты и зачиркала спичкой. Человек насторожился. Ему стало ясно, что он сделал что-то не так. В повисшей тишине потикивали ходики.
