Пенкин ничего ей не сказал — из гордости и потому что осип, несмотря на малину. «Никому нельзя верить, — мрачно думал он, рисуя самолеты на промокашке. — Никому».
Пенкин уже не понимал, как мог полюбить такую дуру, но было обидно из принципа.
Вечером мама все-таки затащила его в поликлинику, где Пашу посадили к какому-то аппарату, засунули в нос трубку, а перед носом поставили песочные часы.
— Следи, — предупредила тетка в белом халате. — По минуте на ноздрю!
— Тут ровно минута? — уточнил Пенкин, глядя, как сыплется песочек из прозрачного конуса.
— Ровно, ровно, — сказала тетка и ушла за занавеску.
Паша тихонько вынул трубку из ноздри, по-кроличьи подергал носом, подождал, пока конус опустеет, перевернул часы и засек время.
— Посмотрим, посмотрим… — шептал он, глядя то на струйку песка, то на циферблат.
Последняя песчинка упала на пятьдесят второй секунде.
До дому было недалеко.
— Знаешь, я в эту поликлинику больше не пойду, — помолчав, сообщил Пенкин.
— Вот еще новости, — сказала мама. — Пойдешь как миленький.
— Нет, — мрачно ответил Пенкин. — Вот увидишь.
Они миновали мертвую стройку дома, в котором, по всем бумагам, давно жили люди; они вошли в загаженный подъезд образцового содержания.
В квартире, повизгивая от нетерпения, их ждал ирландский сеттер Шарик.
В пятницу вечером пионер Федя Пупыкин вбежал в буфет Дома пионеров Краснозаборского района, бухнулся за стол и дал щелбана в лоб пионеру Косте Ухову, евшему в это время пирожное «бантик». Пионер Костя Ухов перестал есть «бантик» и с криком «уя, дурило!» вдарил пионера Пупыкина по башке учебником «Физика» для шестого класса.
Крик пионера Ухова и глухой звук, случившийся вслед за этим, привлекли внимание присутствовавших, как-то: коменданта Соснова, пионервожатой Игнатькиной, педагогов Штапельного и Зайцевой, а также уборщицы Бучкиной и самой буфетчицы — больших добродетелей женщины Марьи Кубатуровой.
Она и призвала к порядку.
— А ну-кась, убирайся отсюдова в верхней одежде! — зычно крикнула Марья Кубатурова ударенному по башке пионеру-хулигану. — Ну-ка, быстро!
Пионер-хулиган Пупыкин вздрогнул, заморгал рыжими ресницами и стянул с себя курточку, обнаружив на ней нерусское слово.
— Кому сказано: убирайся! — заорала тогда Марья Кубатурова, чьи добродетели не могли потерпеть наглого пупыкинского вида. — Расселся, чучело огородное!
— Чего вы ругаетесь-то? — озадаченно спросил второй хулиган, собираясь вкусить от пирожного «бантик».
— А ты, оболтус, не лезь! — подавила вылазку Кубатурова. — Ишь, лезет!
— Очень умные стали, — сложив губки червячком и прищурившись, объяснила хулиганскую солидарность уборщица Бучкина, женщина маленькая, но в конфликтах незаменимая. — Гра-амотные…
Как раз на слове «грамотные» кончилось терпение коменданта Соснова, человека редкой прямоты.
— Ну-ка, выметайтесь, бандиты! — гаркнул он, поднимаясь из-за своего столика, где с тех пор, как завязал, всегда пил кефир. — Выметайтесь, кому говорю! Русский язык понимаете?
— Они не понимают, — вставилась язвительная Бучкина и ткнула ручкой в заваленные окаменелостями столы. — Они только свинячить умеют, а за ними убирай.
— Да чего мы сделали-то? — пришел наконец в себя пионер-хулиган Пупыкин.
— Я те покажу «чего сделали»… — пообещала из-за прилавка женщина больших добродетелей.
— Стыдно, ребята! — звонко крикнула пионервожатая Игнатькина. — Государство предоставляет вам право на бесплатное образование, а вы позорите красный галстук, частичку нашего знамени! Вы знаете, сколько стоит учебник?
Голос ее дрогнул и сорвался.
— Вы из какой школы? — поправляя очки, внес свежую педагогическую струю Штапельный, известный мастер пионерских приветствий. — Кто у вас директор?
— Да чего директор-то? — струсил пионер-хулиган Ухов, а пионер-хулиган Пупыкин насупился и спросил подозрительно:
— Зачем вам директор?
— Вы не хамите тут, — встала на защиту коллеги педагог Зайцева, боровшаяся с детьми уже четвертое девятилетие.
— Совести у них нет, у бесстыжих! — снова вскипело у Марьи Кубатуровой. — Нацепят на себя черт-те чего и ходют…
— А пороть их надо, вот что, — угрюмо предложил вдруг человек редкой прямоты.
