— Не за что, — желчно откликнулся собеседник. Опять качнул головой, усмехнулся и продолжил более доброжелательным тоном:
— Да вы не смущайтесь так из-за собственной никчемности, — Лукшин дернулся и попытался возразить, но собеседник не дал, выставленной ладонью отметая все возражения, — тем более, что она существует только в вашем воображении. Если бы вы были в самом деле настолько бездарны, как сами предполагаете, вы бы тут не сидели, уж поверьте мне. Я если хотите знать, даже следил за вами.
— Что? — вскинулся Лукшин.
— Успокойтесь. За вашим творчеством, я имею в виду. Змей Снегов — это же вы?
— Что? Да… я… — под псевдонимом «З.Снегов» Лукшин начинал свою журналистскую деятельность в Москве. Эти полтора года работы в «Ночном экспрессе» он потом не раз вспоминал с тоской. И пусть это был просто бульварный листок, содержавшийся малознакомым Лукшину бандюком (которому кто-то напел, как это круто — иметь собственную газету). И пусть в печать шел порой такой материал, который и просто вслух-то произнести постыдишься, даже по пьяни. И пусть про существование этой газеты мало кто знал в городе (а те кто знал, брезгливо морщились и воротили нос). Зато там Лукшин был сам себе хозяин и его статьи шли в печать (подумайте только — в печать) обычно даже без редактуры. Лукшин был горд своей причастностью к «свободной журналистике», как символ своей веры носил он красную книжечку с надписью «Пресса» и с такой уверенностью предъявлял ее по каждому поводу, что даже матерые охранники тушевались и пропускали Лукшина туда, где не всяким центральным изданиям были рады. Потом-то Дима, уже после смерти бандюка-покровителя и последовавшей вскоре кончины «Экспресса» многое понял. И гонор из него повыветрило и магическая красная книжечка вдруг растеряла свою магию и перестала открывать даже самые маленькие дверцы. Лукшин научился стыдиться этого этапа своей карьеры, и начал его скрывать, но вспоминал он о нем все равно с теплотой. Хотя теперь, с вершины приобретенного опыта он и видел, что большинство его статей были откровенно плохими.
— Ну вот. Фактически, тогда я вас и заприметил. Несмотря на этот идиотский ваш псевдоним — которым, я уверен, вы гордитесь до сих пор — и полное отсутствие владения языком, была в ваших статьях такая, знаете, изюминка. Экспрессия, умение подать материал, образно и живо. Помните это вот ваше «первый реальный бал рвущего в жизнь организма»? А? Каково? Сильный образ, да.
Лукшин смутился. По поводу именно этой, относящейся к спектаклю «Война и мир», фразы, он выслушал немало колючих реплик еще тогда, во времена «Ночного эксперсса». А уж сейчас… может, он над ним просто смеется?
— Ну и позже. «Туберкулез, или чахотка — страшная болезнь. От нее умер Чехов и девять бомжей за прошедший месяц».
Лукшин смутился окончательно.
— Я еще тогда сказал — у мальчика есть шанс стать человеком. Понимаете, о чем я?
— Не совсем, — выдавил Дима.
— Не совсем? Ха! Все слышали — «Не совсем»? Ерунда какая, да? Нелепица, чушь, реникса! Как таких людей пускают в журналисты? Вот что скажет на такие фразы любой обыватель. Подобную чушь ваша братия плодить не устает, выдавая по сотне перлов ежедневно. То коровы трудятся, не покладая вымени, то пожарники горят на работе. Встречаются фразы и понелепее ваших, и посмешнее. Но вот ведь что занятно — проникли в массы и остались в памяти народной почему-то именно «Черкизон», «Копипаста» и «Мерзкоконтинентальный климат». Почему?
— А? — сказал Дима, мучительно соображая, хвалит его этот тип, или ругает.
— Два. Готов поклясться, вы даже не представляете себе, сколько сленговых выражений и просто распространенных идиом — мемов, как сейчас модно говорить — обязаны своим происхождением именно вашему змеиному перу. А если бы и представляли, то уж точно не гордились бы — ваши поздние тексты отмечает на гран лучшая стилистика и полное отсутствие той самой изюминки. Вам знакомо выражение «вылить вместе с водой ребенка»?
— Н-нет, — сказал Дима, — то-есть, да. То есть, знакомо, но…
— Неважно. Вы так старательно изживали в себе свой самобытный талант, что я уже начал думать, что вы свой шанс, извиняюсь, просрали. Но, увидев ролик, — хмыканье, — понял — есть еще порох.
