Для примера можно взять методику опровержения вполне реалистичного вывода Владимира Познера о том, что поскольку по уровню демократии, качества жизни на первом месте стоят протестантские страны, потом католические, “и лишь потом такие, как Россия, Греция, Болгария и т.д. И это совершенно не случайные вещи, потому что более тёмной и закрытой религией является православие… я считаю, что Русская православная церковь нанесла колоссальный вред России”.
Вместо того, чтобы хотя бы попытаться привести какие-либо факты, опровергающие вышеприведённый вывод, Дмитрий Соколов-Митрич (3) не находит ничего лучше, чем просто обхамить уважаемого журналиста: “Я считаю, что по степени некомпетентности эти суждения интервьюируемого можно сравнить с убеждением Карлсона, будто телевизор - это такая коробка, в которой сидит живая симпатичная девушка и строит ему глазки”.
Большего того, понимая, что впрямую обвинить Познера в облыжном оскорблении православия невозможно, Дмитрий Соколов-Митрич прибегнул к прямой подтасовке фактов. Для этого он использовал выступление Познера в прямом эфире радиостанции “Русская служба новостей”, когда на вопрос, не опасается ли он гонений, которые могут последовать за его словами, Познер ответил: “Вот и посмотрим, какая у нас в этом смысле замечательная страна: начнутся ли гонения на человека только за то, что он высказал своё мнение?”
“Лично меня”, заявляет в своей морализаторской статье Дмитрий Соколов-Митрич, “это высказывание покоробило гораздо сильнее, чем предыдущее. Потому что ответственное заявление отличается от безответственного как раз тем, что произносящий его человек признаёт за согражданами право на собственное мнение и общественную критику в свой адрес и готов держать за свои слова ответ пред аудиторией… Иначе получается, что свои свободолюбивые принципы он распространяет лишь на себя самого”. Можно ли поверить, что человек, обладающий филологическим образованием не способен отличить по смыслу “гонения” от “критики”? Вряд ли. Если только он пусть и подсознательно не усвоил представления “просвещённых элит досовременной Европы”, относившееся, правда, к евреям, не желавшим воспринять христианство, что такое атеистическое “упрямство можно было объяснить лишь сознательным умыслом, дурными намерениями и моральной развращённостью”. Только в этом случае можно считать, что “слова Познера о православии - злые” (4).
Однако высказывания Дмитрия Соколова-Митрича выглядят верхом интеллигентности по сравнению с взглядами Елены Ямпольской(5), восхищающейся православными “защитниками”, разгромившими антирелигиозную выставку: “Вступаться за крест у нас уже получается. Возьмите жалкую участь Самодурова и Ерофеева… Кричать здоровому человеку “Ты болен!” стало небезопасно. Здоровый может ведь развернуться и по уху засветить. Не со зла, а в чисто воспитательных целях. Ради прозрения в мозгах вопящего”.
Антирелигиозная карикатура может нравиться или не нравиться, но на подобную выставку никого силой не загоняют, более того в отличие от карикатуры в газете, она даже не может случайно попасться на глаза религиозному человеку. Конечно “по уху засветить”, это ещё не награду за голову карикатуриста назначить, как это делают исламские фанатики, но что-то общее у этих антиатеистических “критиков” уже есть.
Невольно возникает вопрос, почему именно евреев, а в последнее время и атеистов, а не представителей других религиозных учений так ненавидит христианство? Если речь идёт об истинных религиозных поборниках христианства, то ответ достаточно прост: глубокая внутренняя вера в правоту учения, которому они посвятили свою жизнь, не позволяет им воспринимать тех, кто “бросает вызов чистоте и ясности познания и моральной гармонии вселенной”. Ибо евреи, а теперь и атеисты “не принадлежали к ещё необращённым язычникам, ни к опальным еретикам… Их неприятие христианского учения невозможно было списать на языческое невежество… - даже в принципе - и на поправимую ошибку, которую совершают “заблудшие овцы”. Они “были не просто необращёнными неверными, а людьми, которые, будучи в здравом рассудке, отказываются принять истину”. А потому само их существование “представляло перманентный вызов самому факту существования христианства”.
