Так или иначе…
Когда мое состояние более-менее стабилизировалось, а сам я успокоился в достаточной степени, чтобы вернуть себе способность думать, я обнаружил вокруг себя знакомую палату в знакомой больнице близ Юмигаоки, где лежал всего несколько месяцев назад.
Бабушка примчалась сразу, как узнала, что я здесь; она переговорила с врачом, и тот предложил мне пойти на хирургическую операцию. Он считал, что операция – оптимальный выход, который позволит избежать в будущем новых рецидивов. С моим отцом, который сидел у себя в Индии, ни о чем не подозревая, быстренько связались, получили согласие, и через два дня меня уже прооперировали.
Сейчас, в отличие от прежних времен, такого рода операции на легких делаются торакоскопическим путем. Во мне проделали несколько дырок размером по сантиметру, ввели через них эндоскоп и всякие другие инструменты и провели операцию извне. При этой методике нагрузка на пациента гораздо ниже, чем при операции на открытой грудной полости, и восстановление тоже проходит намного быстрее.
Операция прошла успешно, без осложнений. Выздоровление тоже шло быстро, и вскоре мне сообщили, что выпишут через неделю.
*
Мей с Мотидзуки навестили меня 15 августа, всего за три дня до выписки. Наверняка они об этом не задумывались, но ровно в этот день много лет назад в нашей стране закончилась большая война.
– …И все-таки, – заговорил Мотидзуки. – Понять не могу, что заставило Нумату-сан вдруг резко взять и свихнуться. За ужином она вела себя совершенно нормально.
Так вот и получилось, что события той ночи сами собой стали темой разговора. Мотидзуки, как только узнал о пожаре, выбежал через запасной выход в западном крыле здания. А потом направился к главным воротам, где, судя по всему, самую малость разминулся со мной, когда я бежал к Мей.
– Это мы уже не узнаем, она ведь умерла. Так полицейские сказали.
Позавчера меня навестил следователь Оба из криминальной полиции Йомиямы. От него-то я и узнал подробности происшествия.
– Я слышал, она откусила себе язык, – произнес Мотидзуки; его лицо исказилось от явного отвращения. – Что за жуткий способ самоубийства.
– Иногда, когда человек откусывает себе язык, этот кусок застревает у него в горле, и он задыхается. Вроде бы с Нуматой-сан это и случилось.
– Хмм…
– Так что у нас семь «жертв августа».
Услышав это заявление Мей, я склонил голову набок.
– Семь? Ты считаешь и Нумат?
– Тибики-сан выяснил, что они приходятся бабушкой и дедушкой Такабаяси-куну. По материнской линии.
– Ээ. То есть это значит…
Икуо Такабаяси, умерший от сердечного приступа в июне.
– Раз так, значит, они его родственники в пределах двух колен. То есть они связаны с классом и в «зоне охвата». Кстати, они стали ухаживать за гостиницей лет десять назад. Так что во время того лагеря, который был пятнадцать лет назад, там работал кто-то другой.
Чувствуя почему-то полное уныние, я вздохнул. Потом осторожно погладил сквозь пижаму грудь – там еще ощущались отверстия от операции.
– Конечно, это просто совпадение, – сказала Мей и вздохнула, в точности как я только что. – Вряд ли стоит думать, что тут вмешалась какая-то злая воля.
– Это Тибики-сан сказал?
– Тибики-сан наверняка бы так сказал.
– …В общем, это, – снова вмешался Мотидзуки. – Я рад, что тебе лучше, Сакакибара-кун. Когда я услышал, что тебе будут делать операцию, я очень беспокоился за тебя.
– Да операция-то ерундовая была, – ответил я с самым беззаботным выражением лица, какое только смог состроить; однако в глазах Мотидзуки все равно стояли слезы.
– Но слушай, у нас же в этом году «катастрофы», так что после любой операции может быть куча жутких осложнений.
– Добрый ты очень, пацан. Но все нормально. «Катастрофы» кончились.
– Серьезно? – Мотидзуки перевел взгляд с меня на Мей, на его лице было написано нескрываемое подозрение. – Мисаки-сан тоже так говорит… но все равно…
– Думаю, «лишний» в ту ночь погиб при пожаре.
– Мисаки-сан тоже так говорит. Но я вот не знаю… – Мотидзуки моргнул слезящимися глазами, скрестил руки на груди и нахмурился. – Это один из пяти наших, кто тогда умер? Хотя нет – ведь если верить словам Мацунаги-сана на кассете, когда «лишний» умирает, он тут же исчезает начисто. Хмм…
