— Я попрошу разрешения Назараха, — произнес Жанвьер после нескольких невероятно долгих секунд, — воспользоваться здешними запасами крови для вампиров.
Благодаря своим остро отточенным чувствам, она ощутила, как меж ними повисли несказанные слова.
— И что же ты недоговариваешь?
— Ангел хочет, чтобы я оставил тебя одну, — его дыхание погладило кожу в интимной ласке, — иначе кровь мне бы уже предоставили. Он хочет, чтобы я ушел на охоту.
Она задрожала при одной только мысли о том, чего Назарах может желать от нее.
— Ты его разозлишь.
— Он слишком благоволит ко мне, чтобы убить за столь малое прегрешение. — Но вампир не двигался с места. — Почему в твоих глазах столько теней, Эшвини?
Она вздрагивала всякий раз, когда он произносил ее имя, словно это слово связывало их все крепче на невидимом глазу уровне.
— А почему в твоих столько секретов?
— Мне больше двухсот лет, — ответил он, и голос его был чувственным, как ночь, наполненная ароматом магнолии. — Я многое натворил, и не всем могу гордиться.
— Почему-то я не удивлена.
Он не улыбнулся в ответ, даже не вздохнул, оставаясь абсолютно неподвижным.
— Поговори со мной, моя Блейд.
— Нет. — Пока нет.
— Я очень терпелив.
— Увидим, — уже сейчас она понимала, что бросает ему вызов, и Жанвьер не сможет перед этим устоять.
Он наклонился так близко, что его губы едва не касались ее, горячие дыхание опаляло, его почти-бессмертие сияло в глазах.
— Да. Увидим.
***
Зайдя в душ, Эшвини включила холодную воду.
— О, черт!
И только когда ее либидо получило ледяной шок, она открыла горячую воду. Кожу обжигал восхитительный жар, а она размышляла о том, что это безумие — играть с вампиром, который, несмотря на всю свою привлекательность, опасен, как кинжал, приставленный к горлу. С другой стороны, большинство друзей и так уже считало ее почти совсем чокнутой. Так зачем же разочаровывать людей?
Она улыбнулась под струями воды.
Правила и требования, попытки жить «обычной» жизнью в первые девятнадцать лет ее существования едва не стоили ей не только рассудка, но и самой жизни.
Вспышка памяти — и она вновь в стерильно белой комнате, прикованная к кровати, ремни врезаются в плоть. Запах дезинфектдезанта, легкие шаги в обуви на резиновой подошве… и крики, крики, всегда, сколько она помнит. А позднее они сидят там и обсуждают ее, словно боги.
— Лечение даёт результат, её рассудок проясняется.
— А вы уверены, что она не прекратит принимать лекарства, когда выйдет отсюда?
— Её выпустят на поруки брата. А доктор Тадж, как мы все знаем, очень уважаемый врач.
— Эшвини, ты нас слышишь? Ты должна ответить на некоторые вопросы.
Она отвечала, говоря то, что они хотели услышать. Это был последний раз, когда она притворялась «нормальной». И они отпустили ее, оставили в покое.
— Никогда больше, — прошептала она.
А самое главное, люди по-прежнему ее любили, даже такой.
Пальцы сжались. Не все. Доктор Тадж хотел ту сестру, которой она была когда-то, восходящую звездочку, чьё сияние было равносильно его собственному. И разве кому-то интересно, что та звезда медленно умирала, отчаянно пытаясь удержаться на этом чуждом, непонятном ей, небосводе?
Горячая вода вырвала ее из бездны воспоминаний, когда кожа начала протестовать от такой терапии. Выключив воду с тихим удовлетворенным вздохом, она вытерлась пушистым полотенцем персикового цвета, идеально гармонировавшим с декором ванной. Было бы так естественно облачиться в халат, висевший на двери и отправиться в спальню, но среди охотников Гильдии паранойя была не просто делом обычным, она была необходимостью.
И не зря. Потому что, когда она вышла — босиком, но полностью одетая, пистолет спрятан под рубашкой на спине, — самое опасное существо в Атланте поджидало ее.
— Назарах, — вымолвила она, останавливаясь в дверях ванной. — Какой сюрприз.
Ангел шагнул на балкон.
— Идем.
Чувствуя, что отказ будет равносилен самоубийству, она последовала за ним на свежий воздух, в ночь, окутанную густым ароматов цветов поместья.
— А Жанвьер?
— Я хорошо знаю его вкусы.
Эшвини сжала пальцы на перилах — любезность для гостей, которой она не ожидала.
