— У меня есть к вам еще несколько личных вопросов, — сказал он, заглядывая в блокнот. На самом деле Шель помнил все вопросы наизусть, но по опыту знал, что людей такие способности пугают. — Ранее вы рассказывали, что начали интересоваться вопросами иммиграции, когда вам было двадцать лет. На вас напали двое африканских студентов из вашего университета и сильно избили. Вы заявили об этом в полицию, но дело закрыли. Каждый день вам приходилось сталкиваться с ними в университете. Они все время издевались над вами и над шведской системой правосудия. В вашем лице они издевались над всем шведским народом. Последняя фраза — прямая цитата из интервью с вами в «Свенска дагбладет».
Шель посмотрел прямо на Йона. Тот кивнул:
— Да, это происшествие глубоко ранило меня и в значительной степени повлияло на мое мировосприятие. Я понял, как деградировало шведское общество. Шведы превратились в людей второго сорта в собственной стране, где теперь правят индивиды, которых они так глупо пустили к себе.
— Любопытно, — произнес журналист, склонив голову набок. — Я проверил это дело и обнаружил кое-какие интересные факты…
— Что вы имеете в виду?
— Во-первых, я не нашел в полицейском регистре такого происшествия. Во-вторых…
Кадык его собеседника дрогнул:
— Вы ошибаетесь.
— А может, это вы ошиблись? Может, ваши нацистские симпатии возникли в кругу семьи? Я слышал, что ваш отец симпатизировал нацистам.
— Я не хочу комментировать поведение моего отца.
Рингхольм взглянул на часы и обнаружил, что у него осталось всего пять минут. Он почувствовал удовлетворение. Конкретного результата интервью не дало, но приятно было вывести Йона из себя. А сдаваться журналист не собирался. Интервью было только началом. Он готовился копать и дальше, пока не найдет возможность остановить этого человека.
Может, ему снова придется с ним встретиться, поэтому лучше закончить интервью вопросом, не касающимся политики. Шель улыбнулся собеседнику:
— Как я понимаю, вы учились в интернате на Валё, когда исчезла семья директора. Интересно, что там произошло на самом деле?
И тут Хольм вскочил:
— Интервью закончено. У меня много дел. Полагаю, вы сами найдете выход.
Инстинкты Шеля никогда ему не отказывали. Реакция политика была странной. Он что-то скрывал. Журналисту не терпелось вернуться в редакцию и начать расследование.
— Где Мартин? — Патрик обвел взглядом всех присутствующих.
— Он взял больничный, — ответила Анника уклончиво. — Но его отчет у меня.
Патрик не стал расспрашивать. Раз сотрудница не хочет говорить, то из нее правду клещами не вытянешь.
— А у меня материалы из архива, — сообщил Йоста, показывая на папки на столе.
— Как быстро ты их достал! — удивился Мелльберг. — Обычно на то, чтобы получить их из архива, уходит целая вечность.
Флюгаре, помолчав, признался:
— Они были у меня дома.
— Ты хранишь архивные материалы дома? Ты совсем спятил? — Бертиль вскочил со стула, и даже Эрнст, лежавший у его ног, приподнялся и навострил уши. Гавкнув пару раз, он убедился, что все спокойно, и снова лег.
— Я так часто их изучал, что не было никакого смысла в том, чтобы бегать в архив и обратно. И хорошо, что они были у меня, когда понадобились, — объяснил Йоста.
— Надо быть идиотом, чтобы… — не унимался Мелльберг.
Патрик понял, что пора вмешаться.
— Присядь, Бертиль. Самое важное, что у нас есть доступ к материалам. Дисциплинарными вопросами займемся позже.
Пробурчав что-то себе под нос, начальник неохотно подчинился.
— Криминалисты уже приступили к работе? — спросил он резко.
Хедстрём кивнул.
— Они ломают пол и берут пробы. Турбьёрн обещал позвонить, если что-то обнаружит.
— Может кто-нибудь объяснить мне, зачем тратить время на преступление, срок давности которого уже истек? — проворчал Мелльберг.
Йоста уставился на него.
— Ты что, забыл, что кто-то хотел поджечь дом?
— Нет, не забыл. Но я не вижу связи между этими вещами! — нарочито громко сказал шеф, чтобы позлить старого полицейского.
Патрик вздохнул. Ведут себя как мальчишки!
— Конечно, ты решаешь, Бертиль, но мне кажется ошибкой не изучить подробнее находку, обнаруженную в доме супругами Старк.
