— Она уже давно чувствует усталость. С тех пор, как родилась Тува. Сначала мы думали, что это обычная усталость, связанная с рождением ребенка. Но Туве уже скоро два, а Пие становится только хуже. А недавно она нащупала на шее узелки…
Анника прижала руку ко рту. Она внезапно поняла, что последует дальше.
— Пару недель назад я пошел с ней на осмотр и по глазам врача догадался, что дело плохо. Ее сразу направили на обследование в Уддевалу. Завтра врач должен сообщить ей результаты анализов, но мы уже знаем, что он скажет… — снова всхлипнул Мартин, утирая слезы.
Анника протянула ему салфетку:
— Поплачь, тебе станет легче.
— Это несправедливо. Пие только тридцать. Тува такая маленькая… Я посмотрел статистику, и она не обещает ничего хорошего. Пия храбрится, но мне страшно. Так страшно, что я не могу разговаривать с ней. Мне больно ее видеть, особенно с Тувой. Я не могу смотреть ей в глаза. Я чувствую себя беспомощным трусом.
Молин больше не мог сдерживаться. Закрыв лицо руками, он громко зарыдал.
Анника обняла его за плечи. Она ничего не говорила, только обнимала его и гладила по спине. Через какое-то время он повернулся к коллеге и тоже обнял ее. Анника начала убаюкивать гостя, как убаюкивала маленькую Лейю.
Им повезло с местами в кафе «Бругган». На веранде было полно народа, и все заказывали бутерброды с креветками. Место у ресторана было выигрышное — у самой площади Ингрид Бергман, — и столики можно было ставить на причале.
— Я думаю, мы купим дом, — сказала Ия.
Леон Кройц повернулся к жене:
— Десять миллионов так просто из кармана не достанешь.
— Разве я это утверждаю? — Она потянулась и поправила покрывало у мужа на коленях.
— Оставь это чертово одеяло, я и так вспотел, — буркнул тот.
— Тебе нельзя простужаться. Ты же знаешь.
Официантка подошла принять заказ. Ия попросила бокал вина себе и стакан минеральной воды для супруга. Леон поднял глаза на девушку.
— Большое пиво, — добавил он к заказу.
Ия бросила на него взволнованный взгляд, но он кивком подтвердил свой заказ. Как и все, кто его видел, она старалась не пялиться на его ожоги. Когда официантка удалилась, Кройц перевел взгляд на море.
— Пахнет точь-в-точь как раньше, — произнес он, опуская изуродованные шрамами руки на колени.
— Мне это не нравится, но я смирюсь, если мы купим хороший дом, — сказала Ия. — На хибару я не согласна. И нам достаточно будет проводить здесь пару недель каждое лето. Больше тут делать нечего.
— А тебе не кажется неразумным покупать дом за десять миллионов, если мы собираемся использовать его только пару недель?
— Это мое условие, — заявила она. — Или сиди тут один.
— Ты же знаешь, что один я совершенно беспомощен, о чем ты мне так охотно напоминаешь при первой возможности.
— А ты когда-нибудь думал о всех тех жертвах, на которые я пошла ради тебя? Мне пришлось терпеть все те глупости, которые ты вытворял, не задумываясь о моих чувствах. А теперь тебе приспичило сюда приехать. Мало тебе игр с огнем?
Официантка принесла напитки и поставила перед ними. Леон сделал несколько глотков и ласкающим жестом провел пальцами по холодному бокалу.
— Хорошо. Делаем, как скажешь. Позвони маклеру — скажи, что мы покупаем дом. Но я хочу переехать как можно раньше. Ненавижу отели.
— Все будет хорошо, — ответила Ия без особенной радости. — В новом доме я смогу выдержать пару недель в год.
— Какая самоотверженность, любимая.
Она послала ему злобный взгляд:
— Надеюсь, ты потом не передумаешь.
— Столько воды утекло под этими мостами… — протянул он.
И вдруг у них за спиной кто-то крикнул:
— Леон!
Ему не нужно было оборачиваться, чтобы посмотреть, кто это. Он по голосу узнал Йозефа Мейера. После стольких лет Йозеф снова был здесь.
Паула Моралес любовалась сверкающей водой фьорда и наслаждалась солнечным теплом. Накрыв живот ладонью, она улыбнулась, почувствовав, как брыкается внутри ребенок.
— Думаю, время поесть мороженого, — объявил Бертиль Мелльберг, вставая. Взглянув на Паулу, он предостерегающе поднял палец вверх. — Ты ведь в курсе, что нельзя выставлять живот на солнце?
Та удивленно проводила его взглядом.
