— У него округлились щечки. Теперь это прелестный пупс. К тому же он улыбается! Как вы его кормите?
— Мы следуем вашим советам. Даем подслащенное козье молоко. Отец сам кормит его из соски. Вы можете ликовать: превратили Гильема Лезажа в няньку! Это настоящий подвиг!
Она говорила язвительным тоном. Николь сочла необходимым рассмеяться, чтобы показать, что она заодно с Леонорой.
— Главное, что ваш сын, судя по всему, здоров, — оборвала Леонору Анжелина. — Могу ли я его распеленать, чтобы осмотреть полностью?
— Да, если считаете, что здесь достаточно тепло. Мой дорогой муж из своего инвалидного кресла приказал мне не перечить вам, повитуха Лубе.
— Не ломайте язык, говорите проще, мадам. У меня есть имя. А слово «повитуха», которое вы бросаете мне в лицо, из провансальского наречия, языка моего края, уроженкой которого вы не являетесь. Зачем его употреблять, если вы презираете местный диалект? Впрочем, я удовлетворена. Вы только что поступили как настоящая мать — забеспокоились, не холодно ли в помещении. Но не стоит волноваться. Печка топится, а на окнах висят занавески. Эжен не простудится.
Эта короткая речь подействовала на Леонору как холодный душ. Она ничего на это не сказала, только ее глаза сверкнули от ярости. Розетта затаила дыхание. Она понимала, что сейчас происходит, и, несмотря на нарочито равнодушный вид, всем сердцем была на стороне своей подруги.
— Ваш ребенок совершенно здоров, — сказала Анжелина после тщательного осмотра. — Теперь я спокойна, а до этого момента я не получала никаких известий о нем. Жена вашего деверя, Клеманс, больше не пишет мне.
— Мадам Клеманс было бы трудно вывести хотя бы строчку, — сказала Николь. — Она сломала правую руку, неудачно упав с лошади.
— Да, наш мануарий превратился в настоящую больницу, — подхватила Леонора. — Вы могли бы поучаствовать в конкурсе на должность сиделки, повитуха Лубе.
— Хватит! — возмутилась Анжелина. — Если вы намерены говорить со мной столь высокомерным тоном, а эта шлюха так и будет хихикать за вашей спиной, то вам лучше уйти. Эжен чувствует себя хорошо, и это для меня главное. Возвращайтесь в ваше змеиное гнездо! И чтобы вашей ноги больше здесь не было! Вы насмехаетесь над своим искалеченным мужем! Вы насмехаетесь над женой своего деверя, а ведь она так переживала из-за вас, жалела вас! Ваши слова не достигают цели. Более того, мне вас жаль. Убирайтесь вон!
Дрожа от возмущения, Анжелина запеленала ребенка и протянула его матери.
— Какая наглость! — воскликнула Леонора, красная от ярости. — Вы считаете, что вам все позволено, поскольку вы выходите замуж за аристократа и будете носить фамилию с частицей, вы, дочь сапожника?
— Убирайтесь!
— Я уйду, но вы за это мне заплатите. Дорого заплатите. Идем, Николь!
— Да, мадам. Я пойду вперед, чтобы открыть зонтики.
Горничная как-то странно посмотрела на Анжелину, потом на Розетту, не проронившую ни слова, поскольку была напугана этой неистовой ссорой. Наконец посетительницы вышли за ворота. На улице заржала лошадь.
— Вероятно, их ждал кучер Лезажей. — Анжелина вздохнула. — Боже мой, я чуть не дала ей пощечину. Какая гадина!
— Да, верно, мадемуазель Энджи, настоящая мегера! А вторая ведьма, кто она?
— Горничная из мануария. Я не сочла нужным говорить тебе об этом, Розетта, но у меня есть все основания называть ее шлюхой. Эта девица, Николь, спит с Гильемом. Но, судя по всему, такое положение вещей устраивает Леонору. Я даже думаю, что они хорошо ладят между собой, что заключили своего рода сделку. Господи, эти люди приводят меня в отчаяние! Знаешь, я все лучше и лучше понимаю мадемуазель Жерсанду. Весь этот бомонд, все эти люди из мануария исповедуются и причащаются, а потом снова начинают врать и вести себя самым бессовестным образом. Наглядным примером тому служит Оноре Лезаж, отец Гильема… Да и эти двое… Я не имею права их судить, но если подумать, религия протестантов представляется мне менее лицемерной. Протестанты признаются в своих грехах непосредственно Богу, пытаясь затем не совершать дурных поступков. У них нет такого понятия, как отпущение грехов, которое подчас за деньги покупают себе знатные люди. Есть только раскаяние и покаяние. Прости, глупо все это говорить тебе, но сейчас у меня мысли путаются.
