— Мы каждый год выращиваем свинью, — сказала Албани. — Я дам вам лярда и сала. Оно уже просолилось.
Жан Бонзон откупорил бутыль сидра. Он ликовал, видя за своим столом любимую племянницу и ее жениха. Луиджи внушал ему полнейшее доверие. Горец был, пожалуй, даже очарован им, покорен.
— Он именно тот мужчина, который тебе и нужен, Анжелина, — заявил он. — Твой доктор из Тулузы, за которого ты собиралась замуж, ничего не стоит по сравнению с ним. Своего аристократа ты любишь по-настоящему, я это чувствую.
— Спасибо, мсье, — фыркнув, сказал Луиджи.
— Э! Никаких «мсье», тем более «вы». Зови меня Жаном. Или дядюшкой Жаном, раз ты входишь в нашу семью.
— Кстати, — вмешалась в разговор Анжелина, — мне искренне хотелось бы, чтобы вы, тетушка и ты, присутствовали на нашей свадьбе. Ты не можешь мне отказать, дядюшка. Это будет так, словно в этот знаменательный день меня поздравит мама.
— Плутовка, ты играешь моими чувствами! Договорились, мы приедем. Если, конечно, я получу приглашение! Разрази меня гром! Я сумею натянуть нос твоему папаше и его Жермене!
— Жан, ты хочешь испортить свадьбу? — испугалась Албани.
Несмотря на это досадливое восклицание, Албани обрадовалась перспективе увидеть город Сен-Лизье с его собором и заночевать в таверне. Анжелина, обрадовавшаяся не меньше тетушки, встала и объявила:
— А теперь настал час подарков!
— Что еще за подарки? — проворчал горец. — Девочка, лучший твой подарок — это ты сама.
Анжелина молча протянула объемный сверток тетушке и два свертка поменьше дядюшке.
— Пресвятая Дева! — восхитилась Албани, освобождая от бумаги зеленое бархатное платье, так шедшее к ее глазам.
Это был туалет, о котором она даже не смела мечтать, с изящной отделкой, очаровательными перламутровыми пуговицами и кружевным воротником, подчеркивающими элегантность наряда. Отдельно, в коробке, лежали тонкие ажурные бежевые перчатки и такого же цвета бархатная шляпка.
— Боже мой! А ведь я только один раз надену эти прекрасные вещи — на твою свадьбу! — посетовала Албани. — Но я часто буду ими любоваться, да!
Обрадованный супруг заявил, что будет каждое воскресенье возить ее на мессу, чтобы она утерла нос всем сплетницам Бьера.
— Разверни свои свертки, дядюшка Жан, — попросила Анжелина, радуясь, что угодила тетушке.
Как только Жан Бонзон разорвал бумагу, его радость уступила место молчаливому восторгу. Он погладил тыльной стороной кисти обложку лежавшей сверху книги, потом посмотрел на корешки четырех остальных. Его глаза блестели, а губы расплывались в довольной улыбке. В это мгновение Луиджи отметил, насколько Анжелина похожа на своего дядюшку. У обоих были тонкие и гармоничные черты лица. Даже изгиб бровей был одинаковый.
— Племянница, у меня нет слов! — наконец произнес он.
— Что это, Жан? — спросила Албани.
— «История альбигойцев» Наполеона Пейра[35] в пяти томах, — ответила Анжелина. — Этот труд вышел в свет девять лет назад, дядюшка. Луиджи просмотрел книги. Этот пастор, который был также поэтом, полагает, что исключительная женщина, Эсклармонда де Фуа, упокоилась в крипте, вырытой в скале под замком. Более того, автор родом из Арьежа. Он родился в начале века в Борд-сюр-Ариз.
— Эсклармонда! — воскликнул Жан Бонзон. — Благородная дама, истинная катарка, основавшая цитадель Монсегюра и защищавшая ее![36] Вот это роскошный подарок, дети мои! Как мне хочется, чтобы поскорее пошел снег! Мне не терпится почитать эти книги, сидя весь день у очага, теперь, после того как я купил очки у фармацевта из Масса. Дай я тебя поцелую, малышка!
И Анжелина получила в награду далеко не нежный поцелуй дядюшки. И тут Луиджи вытащил свой подарок — небольшую бутылку арманьяка.
— Этот подарок я тоже с радостью принимаю, парень. Выпьем, чтобы отпраздновать вашу помолвку! А теперь я хочу узнать вашу историю, да, вашу, мои голубки!
Племянница Жана Бонзона рассказала, не вдаваясь в подробности, о возвращении Луиджи в город и о его встрече с матерью, Жерсандой де Беснак. Она не стала описывать все их колебания, перемены настроения и ссоры. Несмотря на внешнюю веселость и юмор, с каким она описывала некоторые эпизоды, на душе у нее было неспокойно. Анжелика часто прислушивалась, не доносятся ли с улицы посторонние звуки. Иногда перед ее глазами появлялось багровое лицо Коралии, и ей казалось, что она слышит ее учащенное дыхание. А дядюшка и тетушка засыпали племянницу вопросами о Розетте, овчарке, Анри. И Анжелина пускалась в новые объяснения, все время ощущая глухую тревогу, не дававшую ей покоя.
