Улица Нобль, на следующее утро, воскресенье, 11 сентября 1881 года
Октавия отправилась на первую мессу, на которой присутствовали монахини больницы и старые женщины, не любившие толчеи, возникавшей на мессе с песнопениями. Служанка взяла с собой Анри, одетого в бархатный темно-зеленый костюмчик с кружевным воротником цвета слоновой кости.
Жерсанда и Луиджи не спешили выходить из-за стола после завтрака. Будучи неисправимой гурманкой, старая дама любила по воскресеньям полакомиться пирогом с виноградом и маленькими булочками, запивая все это чаем с бергамотом. Посуда, чашки, тарелки и молочник из тонкого китайского фарфора контрастировали с металлическим кофейником, которым пользовался сын, одомашненный акробат, как он сам себя называл.
В то утро Луиджи пребывал в хорошем настроении, и его мать решила воспользоваться этим, чтобы завести разговор на тему, вызывавшую у нее сильное беспокойство.
— Что ты собираешься делать? — спросила она, начиная разговор издалека.
— Все зависит от погоды. Если пойдет дождь, что предвещают тучи, я буду играть на пианино. Если же распогодится, поеду в аббатство Комбелонг. Мы можем поехать вместе. Я представлю вас своему духовному отцу. Я написал ему письмо, в котором подробно рассказал о нашей встрече, но он был бы рад видеть меня и познакомиться с вами, мадам.
Жерсанда сдержала вздох разочарования, поскольку ей вновь хотелось бы услышать «мама» — это спонтанно вырвавшееся у Луиджи и немного детское слово, которое накануне наполнило ее счастьем.
— Это очень мило с твоей стороны. Мы могли бы нанять фиакр. Но надо бы пораньше выехать из дома, до обеда. Однако прежде, Луиджи, мне хотелось бы поговорить с тобой о том, что очень волнует меня. Порой ты откровенен с Октавией, а она передает мне все ваши разговоры, хоть я ее об этом не прошу. От нее я знаю, что ты опасаешься связывать себя брачными узами.
— А я это и не скрываю, — откликнулся Луиджи, обеспокоенный неожиданным поворотом разговора. — Я презираю браки по расчету, те самые, на которые возлагают большие надежды.
Жерсанда вновь сдержала вздох разочарования, но продолжила:
— Сын мой, ответь мне, не лукавя и не играя словами. Вчера Анжелина сказала мне, что вы просто хорошие друзья, ничего больше, тем не менее я убеждена, что она тебя любит. Об этом легко догадаться по ее взглядам, по улыбкам, которые озаряют ее лицо, едва ты появляешься. А ты любишь ее? Какие чувства ты испытываешь к ней?
— Мне нечего сказать вам, мадам, — прервал мать Луиджи, готовый встать из-за стола.
— Нет, погоди. Это касается и меня тоже. Луиджи, я не буду жить вечно. Сегодня утром у меня вновь болело сердце. Итак, поговорим откровенно. Если ты любишь Анжелину, почему бы тебе на ней не жениться? Я буду действительно счастлива, если вы соедините свои судьбы перед Богом, взяв на себя обязательства по отношению друг к другу. Я рассматриваю этот брак и с юридической точки зрения. В начале августа мы ездили к нотариусу и должным образом оформили все документы. Но статус малыша Анри меня не устраивает. Я думаю об этом каждое утро, едва проснувшись. Было бы предпочтительнее, если бы он стал твоим приемным сыном, если бы все перестали считать его твоим братом. Если ты женишься на Анжелине, это станет возможным. Я знаю, в этом случае нас ждут всевозможные бюрократические препоны. Однако я полагаю, что нам все удастся уладить, если мы проконсультируемся у другого нотариуса, например, в Тулузе. Деньги творят чудеса.
— Я не вижу необходимости во всей этой суете, — заявил Луиджи.
— А мне представляется это разумным, поскольку Анжелина — настоящая мать малыша.
— Мадам, нельзя жонглировать законами.
— Разумеется. Когда Анри вырастет, а я уже буду в мире ином, он узнает правду и, несомненно, разозлится на Анжелину из-за всей этой лжи.
— Ну что же. Вместе с этим он узнает и о том, что женщины способны на мошенничество. Поступим проще. Оставим Анри в неведении относительно его происхождения. Анжелина — его крестная. Она будет заботиться о нем. Этого вполне достаточно.
Раздраженный этим разговором, Луиджи встал и принялся ходить по гостиной. Жерсанда боялась противоречить сыну и поэтому прибегла к более хитрой тактике, пустив в ход все свое красноречие:
