— Какое прекрасное свидетельство любви! — с горечью откликнулась Анжелина.
— А разве я говорил, что люблю вас? Нет, я говорил о любовной грезе, уничтоженной в зародыше. Я говорил, что ваш образ преследует меня, что я жажду завоевать вас. Разумеется, это не делает мне чести. Но я не утверждал, что люблю вас той любовью, какой мне хотелось бы любить женщину, на которой я готов жениться, если однажды меня угораздит попасть в ловушку, именуемую браком.
— Тогда почему вы заставляете меня страдать? — сдавленным голосом спросила Анжелина. — Я по-прежнему мечтала, упивалась этой любовной грезой. Разбив мою мечту, вы разбили нашу дружбу и уничтожили все прекрасные воспоминания о последних неделях. И потом, разве было бы нелепо оправдать чаяния наших родных? Впрочем, даже если бы вы меня любили надлежащим образом, как вы говорите, вы все равно не женились бы на мне. Ведь вы не хотите жить упорядоченной жизнью, выполнять определенные обязанности!
Задетый за живое, Луиджи сел на стул, с которого несколько минут назад встала Розетта.
— Мне очень жаль, но я не знаю, как ответить вам, — признался он. — Иногда по утрам я просыпаюсь счастливым при одной мысли, что сейчас увижу Октавию, хлопочущую на кухне. Не буду лукавить. Я привыкаю к отчаянным взглядам своей матери, у которой нахожу все больше достоинств. Но порой я встаю и начинаю метаться по комнате, как медведь в клетке. Я смотрю на гористый горизонт, и у меня появляется жгучее желание уйти, перекинув суму через плечо и взяв с собой скрипку. Да, любовь — это тюрьма. Любая любовь. Честно говоря, едва я подумаю, что мне до старости придется жить в Сен-Лизье, как я прихожу в ужас и меня обуревает животный страх. Анжелина, не грустите. Я больше не тот Луиджи, которого вы видели на крыше конюшни в тот день, когда я приехал в город. Тогда я смог бы бесцеремонно повалить вас на солому, овладеть вами, не испытывая никаких угрызений совести. Сейчас я на это не способен. Давайте попытаемся стать, по крайней мере, друзьями, братом и сестрой, кузеном и кузиной… И, ради бога, больше не бросайтесь мне на шею, не целуйте меня. Мужчина не может перед вами устоять… Или он не мужчина. Избавьте меня от печальной необходимости отвергать вас, как это я был вынужден сделать совсем недавно. Мне нечего больше добавить. Пойду наводить порядок в вашем будущем диспансере.
Луиджи встал и вышел. Анжелина теперь утратила все свои иллюзии. Она, подавленная, сидела, опершись локтями о стол. Ничто больше не интересовало ее. И даже призвание казалось Анжелине пустым звуком, да и диспансер тоже. Она никоим образом не ставила слова Луиджи под сомнение и проклинала себя за то, что впустила в свое сердце любовь, окрылявшую ее еще утром.
— Мне хотелось бы страдать, но верить в счастье, ждать его многие годы, если в том возникла бы необходимость, — сетовала Анжелина.
Вошедшая Розетта забеспокоилась, увидев, что лицо Анжелины окаменело, стало мертвенно-бледным, а прекрасные фиолетовые глаза устремлены в пустоту.
— Мадемуазель Анжелина, час от часу не легче! Я специально оставила вас вдвоем. Но что он сказал вам, этот мсье Луиджи?
В голосе девушки звучали искреннее сочувствие и явное беспокойство. Анжелине стало стыдно. Розетта недавно потеряла свою старшую сестру и к тому же давно не видела своих младших братьев. Тем не менее она опять пела, трудилась не покладая рук, была услужливой и любезной. Она также следила за своей речью, помня просьбу Анжелины. «Я выгляжу смешной, — подумала Анжелина. — Розетта преподнесла мне суровый урок мужества, сама того не зная. Зачем жаловаться на судьбу? Я должна отдавать всю себя своему ремеслу».
— Розетта, ты такая милая! — сказала Анжелина, вставая. — Не бойся, со мной все в порядке. Луиджи принес мне свои извинения.
— Тем лучше, иначе я рассердилась бы на него. Я не шучу. Я охотно надрала бы ему уши.
Анжелина широко улыбнулась и ласково обняла Розетту за плечи.
— Давай поднимемся на чердак и посмотрим мебель, — предложила Анжелина. — После того как мы вымоем мебель и она высохнет, мы сможем покрасить ее в белый цвет. Это будет великолепно, правда?
