Луиджи покачал головой. Он наверняка проникся бы симпатией к старой даме, столь очаровательной и достойной, если бы она не была его матерью, сознательно бросившей своего сына.
— Розетта, вы знаете мою историю? — после непродолжительного молчания спросил Луиджи.
— Да. Мадемуазель Анжелина часто мне рассказывала ее. Я ее наперсница, и даже младшая сестренка, как она говорит. Я все о вас знаю. Я даже знаю, что у вас есть родинка в самом низу спины.
Щеки Розетты зарделись. Она рассмеялась, хотя из ее глаз продолжали литься слезы.
— Ой, простите меня. На меня все так давит! У меня нервы на пределе. Не сердитесь на нее, на вашу маму, она ведь так раскаивается! С тех пор как я поселилась в городке, я часто бываю на улице Нобль. И уверяю вас, мадемуазель Жерсанда все время ждала вашего возвращения. Вот так! Но ешьте же!
Розетта уже поставила перед Луиджи тарелку с куском пирога и стакан сидра. От всего сердца поблагодарив девушку, Луиджи попробовал пирог.
— О! Какое яство! — воскликнул он. — Я польщен!
Розетта тоже села. Опершись локтями о стол, она смотрела на Луиджи, но не видела его, полностью погрузившись в свое горе. Луиджи внимательно посмотрел на нее. Его растрогала эта миловидная девушка с темными волосами, заплетенными в косы, курносым носом, блестящими карими глазами.
— У меня есть еще вопросы, — сказал он, сжимая стакан. — Увы! Если я задам их вам, вы обвините меня в грязных намерениях. Но поймите меня, барышня, я всего-навсего акробат, свободный в своих действиях и желаниях, к тому же один-одинешенек на всем белом свете. У меня никогда не было семьи. И вдруг у меня появляется мать, которая начинает тыкать мне в лицо свое богатство, словно морковку в морду осла. А Анжелина, с которой у нас общие злоключения, запрещает мне уезжать. Я чувствую себя немного растерянным.
— Вы вовсе не один-одинешенек! Вот так! Но, по сути, вы рассуждаете здраво. Потому что жизнь порой проделывает с нами странные штучки. Вы всем довольны, вы не знаете горестей, и тут вам на голову сваливается черепица. И все. Вы больше не можете смеяться, вы перестаете чувствовать себя сильным. Но, в конце концов, мсье Луиджи, на что вы жалуетесь? Вы были бедным, никто вас не любил. А сейчас вы разбогатели, да еще нашли маму!
— Если рассуждать так, как рассуждаете вы, то я должен радоваться, — помрачнев, согласился Луиджи. — Но утро вечера мудренее. Возможно, завтра я приму какое-нибудь решение. А Анри, этот маленький мальчик, крестник Анжелины, чей он сын?
Не ожидавшая этого вопроса Розетта так и подпрыгнула. Немного подумав, она осторожно ответила:
— Об этом вам лучше спросить Анжелину. Не мое это дело. И вообще я ничего не буду говорить о малыше. Но я его очень люблю. Он такой миленький! С каждым днем он говорит все лучше и лучше. А какой он хитрый! Можно сказать, я его няня.
— Хорошо. Буду довольствоваться этими сведениями. Перейдем к мсье Лезажу, этому негодяю. Кто он?
— Не прикидывайтесь дурачком! Вы угрожали ему ножом. Мадемуазель Энджи рассказала мне.
— А! Теперь я понимаю, о каком ужасном типе вы говорите, — ответил Луиджи. — Ну, не буду больше докучать вам, Розетта. Вообще-то я немного беспокоюсь за вас, ведь вы такая грустная.
Розетта встала. Ей хотелось продолжить разговор, ведь присутствие Луиджи помогало ей забыть о своем горе.
— Я вовсе не грустная, — возразила она. — Я живу под крылом ангела…
Очарованный этими столь поэтичными словами, Луиджи молчал. Заходящее солнце заливало комнату оранжевым светом. И тут он понял, что он никуда не убежит, что поживет какое-то время вместе с Розеттой, Анжелиной и Жерсандой де Беснак, ведь каждая из них была для него загадкой. Все они были такими разными, каждая со своими секретами и мечтами, спрятанными в глубине сердца.
— Мое дорогое дитя, — сказал Луиджи, не спеша направляясь к выходу, — я обдумаю ваши слова на свежем воздухе.
Он взял скрипку и сыграл печальную мелодию, грядя на огненный шар, заливавший своим светом горизонт над туманной долиной. Розетта слушала мелодию, забившись в угол около потухшего очага. Музыка бередила ей душу, ранила в самое сердце.
