— Можно пройти? — спросил он.
— Конечно, Принц, — сказав это, Дмитрий Павлович улыбнулся.
— Не забыли? — усмехнулся гость, проходя в комнату.
— Куда уж тут!
Вскоре бутылки чинно встали плечом к плечу на журнальном столике, из холодильника хозяином была извлечена банка килек в томате, нарезан хлеб и остатки лимона. А вместе с этим на столике появились и широкие бокалы, хранившиеся для особых случаев. Их выход на маленькую сцену вызвал одобрительный кивок гостя.
— Вы говорили, что вы журналист? — прохаживаясь по комнате, разглядывая пыльные репродукции на стенах, проговорил гость. — О чем сейчас пишите?
— Так, об одном меценате, которому здорово повезло, — усаживаясь в кресло, проговорил Дмитрий Павлович. — Садитесь, прошу вас… В провинции родился художник — гений, как теперь говорят о нем искусствоведы всех стран и континентов…
Замолчав, он прицелился глазами на бутылку: она была хороша. Принц сел напротив и, зацепив вилкой помятую кильку, положил ее на ломтик черного хлеба. Гость поднес бутерброд к нервным ноздрям и сладко зажмурился.
— Продолжайте, — пропел он, — продолжайте, Дмитрий Павлович…
Хозяин открыл коньяк, разлил его по бокалам и продолжал:
— Писал он себе картины, никуда не выезжал. Человеком он был, мягко говоря, странным. Одним словом, не от мира сего. И вот однажды в провинциальном городишке оказался по своим делам бизнесмен средней руки. А помимо прочего — любитель искусства. Так сказать, бизнесмен нового типа.
— О, я это очень хорошо понимаю, — кивнул Принц. — И что же дальше?
— Как рассказывает в своих опубликованных воспоминаниях счастливчик, все случилось весьма курьезно. Была весна, апрель, полдень. Федор Игнатьев, этот самый меценат, возвращался на казенной «Волге» — через предместья — в город. На восемьдесят шестом километре он остановился — решил выкурить сигарету. Вышел на обочину, отыскал дорожку, прошел по ней метров сто. Речка-гадючка, еще подо льдом. И там, недалеко от берега, увидел большую папку, альбом. Брошенный, как видно, недавно, потому что едва только стал намокать по краям. Игнатьев его поднял. И вот он, перст судьбы! Открывает Игнатьев папку, а там акварели. Подмоченные, кое-где испачканные. Но разве может испачкать грязь настоящее искусство? Он увозит папку домой и уже там раскладывает листы на полу. На следующий день Игнатьев едет на станцию Барятинскую, идет первым делом в библиотеку и спрашивает: чьи это могут быть рисунки? И старая библиотекарша ему отвечает: ой, а не Илюши ли они Инокова? Есть у нас такой странный мальчик, художник. Посмотрите в читальном зале, там есть несколько его работ. Игнатьев заходит в читальный зал, смотрит на одну из стен и сразу понимает: это он! Через четверть часа Игнатьев уже в маленьком дворике, который охраняет однорукий гипсовый пионер. Он заходит в подъезд трехэтажного дома, почти барака, звонит в дверь номер один. И открывает ему… сам мастер. Как все просто: мальчишка отобрал плохие на его взгляд работы, отнес их и выбросил, как обрывок бумаги. В сердцах, конечно. Но художникам, особенно гениям, такие выходки свойственны. Игнатьев купил у художника все работы! — Савинов выпил коньяк залпом. — Правда, Илья поначалу противился, но меценат убедил его: мол, полотна не должны храниться в маленькой комнатушке автора, это — преступление перед Богом и людьми, и на них должен смотреть весь мир. Он пообещал юноше устроить выставку. Решающую роль в торге сыграла мать Инокова, Зинаида Ивановна, женщина простая и глупая. То ли наладчица, то ли фасовщица. Она даже не представляла, какого родила сына! Она скорее приняла бы за последнего дурака их богатого гостя, чем признала бы в сыне гения. А получив деньги, о каких не смел и мечтать, юноша пришел в восторг. Накупил холстов, красок, кистей и с новым жаром принялся за работу. Через год бизнесмен приобрел у Инокова новую партию картин. Потом — еще одну. Выставки художника устраивались в «большом городе», откуда приехал бизнесмен, — в нашем городе. Первая была в салоне «У Анны», вторая — уже в городской художественной галерее. И каждый раз Игнатьев привозил и самого автора. Но тому не нравился большой город, и он почти тотчас же уезжал обратно — домой, где в тишине и покое мог работать. В один из приездов художник влюбился — на своем вернисаже. Это была прекрасная девушка лет двадцати, Вероника Постникова. С белыми волосами до ягодиц. Она, в свою очередь, была влюблена, по-детски, в его картины, но как к мужчине была к Инокову равнодушна. Одним словом, безответная любовь!
