— Неужели тебе так страшно, что ты готов бросить собственного сына в беде?
— Я бросаю сына в беде?
Митятюля не замечал, как Приам за его спиной вздрогнул, услышав эти слова.
— Но ведь он сам меня попросил. Ты разве не слышал его слова? Слышал,…он сказал так, потому что беспокоился обо мне! На самом деле он очень хочет, чтобы я остался?
Откуда ты всё знаешь? Понятно,…а если я останусь,…нет, нет и нет,…я не буду драться. Я никогда в жизни не дрался…
Все вокруг вытянули шеи, прислушиваясь к этому странно разговору, который, по мнению школьников, Митятюля вёл сам с собой. У многих ребят на лицах появились усмешки. Они с откровенным злорадством поглядывали в сторону Приама. Тот же не отрывал глаз от отца, пытаясь понять, что именно с ним происходит. А больше всего его волновал другой вопрос: «Почему отец не уходит?»
А Митятюля тем временем наблюдал, как Ваня, заложив руки за спину, ходит вокруг него, при этом резонно рассуждая:
— Нет ничего страшного в том, что ты никогда не дрался. Ты вообще, пап…мягкий человек и всего боишься. Взять хотя бы твою тёщу…сколько лет ты терпишь её оскорбления? А ведь стоило разок на неё цыкнуть, как следует, и она не только перестала бы тебя унижать, но и сбежала бы. Отсюда простой вывод: «Дело не в силе физической, а в силе душевной». Сила духа может обратить в бегство даже такого двухметрового великана как отец Петра Слободкина.
— У него рост и, правда,…два метра? — заметно побледнев, спросил у Вани Митятюля.
— Чуть побольше, — ответил Ваня. — Он вообще здоровый. Голова как у слона. Едва пролазит в двухметровые ворота.
Услышав эти слова, Митятюля засеменил к беговой дорожке. Сзади него послышался притворно ласковый голос Вани.
— Пап, ты можешь подождать этого верзилу, или пойти домой, и встретиться с
Мандукаром.
Школьники перестали хихикать и с откровенным удивлением наблюдали за возвращением Митятюли. Он подошёл к сыну и коротко сказал:
— Я подожду этого,…у которого голова в двухметровые ворота не пролезает. Так будет лучше.
— Он же тебя убьёт, пап! — с нескрываемым изумлением ответил сын. — Ты что не боишься?
— Конечно…, — начал было отвечать сыну Митятюля, но тут же посмотрел в сторону брусьев, которые стояли в непосредственной близости от них и уж потом снова заговорил, — не боюсь! А с чего ты взял, будто я не боюсь? Смелый? Я смелый? Ты ничего не путаешь, Ваня?…Нет? Знаешь, я всегда боялся…больших. У них такие кулаки,…а этот ещё боксёр. Что будет, если он меня ударит? Ничего? Ну, знаешь,…
это «ничего» может выглядеть очень неприятно…чего? Ты мне поможешь? Правда?…
Но ты ведь такой маленький,…неужели и, правда, двести лет учился драться? А за что тебя отправили в Шаолинь? Дедушка разозлился? Видно было за что….
— Эй, придурок! Хорош разговаривать с собой. Хоть ты и псих, но обижать своего сына я даже такому идиоту не дам, — прогремел рядом с Митятюлей голос. Он мгновенно обернулся и…уткнулся лицом в мощную грудь. Митятюля начал поднимать голову всё выше и выше. Лицезрев полностью огромную фигуру стоящего перед ним мужчины с квадратной челюстью, Митятюля с решимостью…начал отступать назад.
— Ты куда, дистрофик? — усмехаясь, спросил боксёр, — неужели сбежать собрался?
— Разбегаюсь, чтобы как следует твою жирную харю начистить! — последовал ответ, от которого все замерли, а Митятюля аж позеленел от страха.
— Что ты сказал? — спросил с угрозой боксёр и сделал несколько шагов в направлении
Митятюли.
— Это не я, — испуганно ответил Митятюля, отступая назад, — это В…сейчас я твои косые глаза на твою же задницу нацеплю. Будешь ходить и всем подмигивать.
— Чего? — боксёр аж рот разинул от удивления, — ты мне это говоришь?
Митятюля начал отрицательно качать головой, но его голос…он никак не вязался с его видом.
— Тяжело было, наверное, такую свинью рожать. Души нет, мозгов нет…одни химикаты и плесень
— Ты — труп! Точно — труп! — заревел боксёр, бросаясь на Митятюлю.
Все школьники ахнули, наблюдая за этим нападением. Боксёр размахнулся, собираясь одним ударом расправиться с Митятюлей, но…тому удалось ловко увернуться. И не только. Неожиданно для всех Митятюля подпрыгнул высоко в воздух и нанёс удар по лицу боксёра. У того из носа сразу же потекла кровь. И тут же послышался истошный крик Митятюли.
