Лора и раньше видела эту картину, от первого мазка до последнего. И все же сейчас, над камином, она выглядела иначе. В галерее это было лишь прекрасное произведение искусства, которое следует изучать и студентам, и знатокам, комментировать и обсуждать, разбирать и критиковать. Здесь, в гостиной, при свете заходящего солнца, это было проявлением чего-то личного, частью их троих.
Она не понимала, насколько ей не хотелось видеть эту картину в галерее Мэрион. Не знала она также что, увидав ее здесь, она, как никогда раньше, испытает чувство возвращения домой.
— Она прекрасна, — промолвила Лора.
Гейб понял. Это не тщеславие и не самолюбование.
— Никогда раньше я не написал ничего, что могло бы сравниться с этим. И сомневаюсь, что напишу ещё. Пожалуйста, присядь.
Что-то в его взгляде заставило ее взглянуть на него прежде, чем устроиться на кушетке.
— Я не предполагала, что ты собирался привезти ее домой. Я знаю, у тебя были выгодные предложения.
— Я никогда не собирался продавать ее. Мне всегда хотелось, чтобы она была здесь.
Посадив малыша на бедро, он подошел к портрету. — Сколько здесь ни живу, я не написал ничего и не нашел ничего, что мне хотелось бы повесить на этом месте. Опять судьба! Если бы я не был в Колорадо, если бы не шел снег, если бы ты не сбежала! Чтобы мы встретились, должно было случиться то, что случилось с тобой, и то, что случилось со мной. Понимаешь? — Он с полуулыбкой повернулся к ним. — Интересно, что же ты понимаешь, ангел? Мне только недавно стало ясно, что ты не представляешь, какие чувства я испытываю к тебе!
— Я знаю, что мы нужны тебе, я и Майкл. После того, что произошло с нами со всеми, мы способны изменить жизнь к лучшему!
— И мы ее изменили? — Гейб задавал себе вопрос, не давит ли он слишком сильно, но подумал, что, если не надавит, сейчас, дальше может быть слишком поздно. — Ты сказала, что любишь меня. Я понимаю, тут значительную роль играет благодарность, но мне хочется знать, есть ли в твоих чувствах нечто большее?
— И что ты хочешь от меня услышать?
— Я хочу, чтобы ты внимательно посмотрела. — Он протянул руку. Лора не шевельнулась. Тогда он подошел к ней и поднял на ноги. — Посмотри на портрет и скажи, что ты видишь?
— Себя.
Кажется, сегодня день признаний, подумал Гейб.
Он быстро отнес спящего Майкла наверх в детскую и положил его в колыбельку. Вернувшись к Лоре, он взял ее за плечи и, держа перед собой, поставил лицом к портрету.
— Скажи, что ты видишь?
— Я вижу себя такой, какой ты тогда видел меня. — Почему ее сердце так бешено бьется? — Я, кажется, слишком уязвима, слишком печальна.
Он нетерпеливо потряс ее.
— Ты не все видишь!
— Я хочу видеть силу! — выпалила Лора. — И кажется, вижу ее! Передо мной одинокая женщина, готовая защищать то, что принадлежит ей!
— Посмотри в ее глаза! Посмотри, Лора, и скажи, что ты видишь?
— Женщину, которая влюбляется. — Она закрыла глаза. — Ты, наверное, уже понимал это?
— Нет. — Он не повернул ее к себе. Вместо этого он поднял ее, и они оба продолжали смотреть на портрет. — Нет, я не понимал, потому что уговаривал себя, что хочу написать только картину, в которой выразил бы свои чувства.
Ее сердце подскочило чуть ли не до горла и где-то там застряло.
Что бы он ни чувствовал, но он снова начал писать! И все это благодаря ей!
— И какие же чувства ты выразил этой картиной?
— А ты не видишь?
— Я не хочу этого видеть! — Она повернулась и схватила его за рубашку. — Я хочу это слышать!
Гейб не был уверен, что найдет нужные слова, ему всегда было труднее говорить, чем выражать свои чувства действиями. Он легко выражал свое настроение рисунком или криком, но спокойно произнести слова признания было выше его сил.
Он коснулся ее лица, волос, потом схватил за руки.
— Почти с самого начала ты притягивала меня так, как никто раньше не притягивал! Мне казалось, я схожу с ума. Ты была беременна, полностью зависела от меня и поминутно благодарила меня за помощь.
— Я действительно была благодарна. И всегда буду благодарна тебе!
Гейб тихо чертыхнулся и отвернулся.
— Мне очень жаль, что ты так к этому относишься! — Сейчас от нее исходило спокойствие, полное, прекрасное спокойствие. Она всегда будет помнить его таким: с взъерошенными волосами, в серой рубашке с закатанными до локтей рукавами и лицом полным нетерпения. — Как ты не поймешь: ведь я буду благодарна тебе до конца моих дней! Но эта благодарность не имеет никакого отношения к моей любви к тебе!
