— Простите, я не слышала. Что вы сказали?
— А вы и не слушали. — Он закрыл за собой дверь. — Холодно на улице.
— Замечательно! Как вы думаете, сколько намело?
— Три с половиной, может быть, четыре фута.
— Никогда раньше я не видела столько снега. Трудно представить, что он когда-нибудь растает и на его месте вырастет трава.
Сняв перчатки, он засунул руки в карманы пиджака.
— Я приехал сюда в ноябре, и здесь уже лежал снег. Другого пейзажа я пока еще не видел.
Она попыталась представить, каково жить там, где никогда не тает снег. Нет, подумала она. Ей нужна весна, наливающиеся бутоны, зелень, обещания.
— Как долго вы собираетесь пробыть здесь?
— Не знаю. Я об этом не думал.
Она повернулась и улыбнулась ему, хотя немного завидовала его свободе.
— У вас уже накопилось много готовых картин. Вам нужно устроить выставку.
— Рано или поздно так и будет. — Он несколько беспокойно повел плечами, Сан-Франциско, семья, воспоминания… Все это было сейчас так далеко от него.
— А куда мне спешить?
— Искусство должно быть увидено и оценено, — пробормотала она, думая вслух. — Нельзя скрывать его здесь.
— А людей можно?
— Вы имеете в виду меня, или вы тоже от кого-то скрываетесь?
— Я работаю, — невозмутимо ответил он.
— Мне кажется, такой человек, как вы, может работать где угодно. Надо только уметь работать локтями.
Он невольно улыбнулся.
— Может быть, но мне приятно иметь свое пространство. Как только ты приобретаешь имя, люди стараются заглядывать тебе через плечо.
— Ну, лично я довольна, что вы приехали сюда, какова бы ни была причина! — Она убрала с лица волосы. — Я должна буду уехать от вас, но мне не хочется! — Она улыбалась, прислонившись к косяку.
Он прищурился и обхватил ее лицо холодными, жесткими пальцами.
— В ваших глазах есть что-то особенное, — пробормотал он, повернув ее лицо к свету. — Они говорят все, что мужчина хочет услышать от женщины, и многое из того, чего он слышать не хочет. У вас старые глаза, Лора! Старые, печальные глаза!
Она молчала, не потому, что ей было нечего сказать, а потому, что ее голова была переполнена мыслями и желаниями. Лора не предполагала, что сможет снова испытать подобные чувства, тем более влечение к мужчине. Ее кожа под его пальцами горела огнем, несмотря на то что само прикосновение было прохладным, почти безразличным.
Сексуальное напряжение удивило ее, даже немного смутило. Оно заставляло ее молчать.
— Хотелось бы мне знать, какова была ваша жизнь?
Он погладил пальцами ее щеку, не сознавая, что делает.
Пальцы у него были длинные, тонкие, артистические, но крепкие и сильные. Возможно, так Гейб знакомился с формой ее липа, текстурой ее кожи. Ведь он — художник, а она — его модель.
Внезапно в Лоре возникло желание, глупое, невозможное желание быть любимой, желанной женщиной, но не за красивое лицо, а за человеческую сущность.
— Я устала, — сказала она, стараясь говорить спокойно. — Пожалуй, пойду в постель.
Гейб не сразу дал ей уйти. Он не понимал еще, что заставляло его стоять здесь, смотреть на нее, изучать ее изумительные глаза.
Затем он быстро отступил и открыл ей дверь.
— Спокойной ночи, Гейб.
— Спокойной ночи.
Он вышел на холод, еще не понимая, что с ним происходит. На мгновение он поймал себя на том, что хочет ее. Полный отвращения к себе, он вынул сигарету. Как низко нужно опуститься, чтобы думать о любви с глубоко беременной от другого мужчины женщиной?
И он снова попытался убедить себя, что ему это только кажется!
Интересно, о чем она думает? Она выглядела такой просветленной, такой довольной. Светло-розовый свитер мягкими, пушистыми складками укутывал ее шею. Волосы струились по плечам. Никаких украшений, ничего, что отвлекало бы внимание от ее прекрасного лица, и ничего, что привлекало бы внимание к нему.
Гейб редко пользовался услугами моделей. Долгое пребывание в неподвижности утомляло их, и к концу сеанса они выглядели уставшими и беспокойными. Лора же вела себя так, словно могла бесконечно сидеть с этой нежной улыбкой на лице.
Именно это он отчасти и хотел запечатлеть на портрете.
Внутреннее терпение, которое… что ж, наверное, можно назвать это спокойным принятием судьбы… того, что было, и того, что еще будет. Сам Гейб никогда не обладал большим терпением, ни к людям, ни к работе, ни к себе. Именно эта черта характера Лоры восхищала его, но он не имел никакого стремления развивать ее в себе.
