Хозяйка покраснела до висков, не зная, куда глаза девать, что меня окончательно сбило с толку. Она, вместо ответа, заинтересовалась приехавшим из Петербурга оперным петухом, — дело было в большом университетском городе. Потом с необыкновенною торопливостью стала мне рассказывать, какой у неё прекрасный человек муж, и как он её любит.
— Сегодня, например, я только заикнулась, что мне нравится, и вдруг вижу у себя на столике золотую змею с рубиновыми глазками от Шпигеля.
Глазки или змея от Шпигеля, — я не понял, пока всё так же смятенно и суматошливо она не показала мне футляр с браслетом.
— Правда, хорошо?
Я сделал восторженное лицо.
— А Анфиса… — вдруг сама вспомнила она. — Пожалуйста, вы не думайте… Я, знаете, ей помогаю иногда… Бедная женщина… Ну, и притом когда-то в нашем круге вращалась… Так Иванов завтра концерт даёт, да?
В другой раз сижу у купца Бедровитого. Купец, как следует быть купцу в губернии. Вчера только перестал носить сапоги бутылками и выпустил штаны на свободу. Носовой платок держит постоянно, по новости дела, в руках. Мы-де не как прочие… Не перстами. Даже бороду обрил с тех пор, как женился на «емназистке».
— Вы не думайте, я её, Шурку-то, с аттестатом взял… Похвального поведения девица!
— Ну, что ваша супруга?
— Емназистка-то?… Она там по своему бабьему делу с Анфиской занимается.
Я схватился как утопающий за соломинку.
— Что это за Анфиса, скажите, ради Христа.
— А ну их, надоели они мне, не тем будь помянуты! Мудрят да на обухе рожь молотят. Бабий финанец соблюдают.
И больше я ничего от него не добился. Старуха так и оставалась для меня вопросительным знаком. На все мои дальнейшие вопросы купец отвечал одним и тем же:
— Шурка никому сказывать не приказала. У них, ведь, у дамов, тоже коммерческая тайна. Ну их в пролубь!
— Что ж, вы боитесь жены, что ли? — пустился было я в дипломатию.
— А то нет? Поди-ка, не побойся. Поедом съест! Полковника Свирепеева знаете?
— Знаю.
— С арестантскими ротами как управляется! Слыхали, поди? А перед женой?… И вся-то она у него хлибкая. Тронь, на полу ничего от всего существа не останется, а он перед ней как свечка горит. Потому она сейчас ботинками вверх, о стену головой и давай ему домашние вопли показывать…
Так и от него я ничего не добился.
Таинственность Анфисы меня даже стала беспокоить. Что, в самом деле, за Понсон дю Террай завёлся у нас в богоспасаемом гнезде, утверждённом самим Господом как раз над тремя китами!? Я было прижал в угол приятеля, но тот не сдался. «Женись, сам узнаешь». Лёгкое дело, подумаешь! Окончательно я сбился с толку, когда мне передали, что Анфиса бывает даже у губернаторши, а эта в нашей колоде была первейшим козырем. Я даже во сне начал видеть старушонку. Подходит, останавливается над постелью и дразнит меня расхлёстанным пижоном. Над самым носом трясёт выцветшие аксельбанты и приговаривает: «А вот и не узнаешь, и не узнаешь, и не узнаешь!» И та же картонка с нею. Встретился как-то я, наконец, с доктором Ястребцовым. Мужчина оказался, действительно, монументального фасона. Пожалуй как покойник Геркулес мог бы за Атласа плечами подпереть небо. Заговорил я с ним об Анфисе.
— А, девица с тремя номерами! Препочтенная старушка, скажу я вам!
— Да что она такое?
— А вот додумайтесь… Некоторым образом иносказание. Мы с нею приятели. Необходимая по здешним местам особа… Наши дамы без неё…
Но тут к нему подошли с картой. Отцу протоиерею, воинскому начальнику и инспектору гимназии не хватало четвёртого для винта. Я решился обратиться прямо к самому источнику моего беспокойства. Дня через два встретил Анфису на улице.
— Трудные времена! — начал я издалека.
— Когда же они легче были, господин? Для тех, кто работает, времена завсегда трудные.
— Ну, а у вас как дела?
— У меня? У меня сборное дело… Умственное… С моим делом, господин, капитала не наживёшь. Вот вчера… Дай ей Бог, Анастасии Николаевне… Прямо, надо сказать, благодетельница… А, впрочем, который час теперича?
— Рано ещё… Двенадцати нет.
— Господи! Купчиха Эвхаристова ждёт. Карактерная дама… Прощайте, господин, не то ушибёт она меня!
