Императрице сказывал он, что познакомился со мною. «Он теперь из лучших моих подданных!»[20] — сказал он. Я это знаю от человека, при том бывшего.
Были люди, которые осуждали меня, что я не воспользовался прекрасным случаем просить государя о новых щедротах. Правда, он сам как будто ожидал такой просьбы, снисходительно милостивый взор его как будто ободрял меня к тому; но чувство мое не позволяло того, и, может быть, никогда не буду жалеть о том, что тут потерял.
Зато не выиграл ли я с другой стороны неоцененное благо: спокойствие, которое так долго было чуждо сердцу моему? Ибо теперь, когда я сам говорил с государем и видел открытым благородное сердце его, то исчез весь мой страх; я теперь его более любил, нежели боялся, и был удостоверен, как и поныне еще, что откровенность, прямые поступки, без низости, без потупления глаз, всегда ему приятны были. Должно только угождать небольшим его особенностям; а как это легко было!
После того разговора видел я множество опытов милости государевой[21]: когда только встречался я с ним на улице, то он всегда останавливался и с минуту благоволительно разговаривал со мною. Ко мне остался он по кончине своей всегда одинаков, милостив, снисходителен и благодушен. Признаюсь, что слезы мои льются, усыпая этими цветами благодарности гроб его!»
Павел Первый покровительствует несчастных и защищает их со всею великостью своего духа[22]
Противная гибельному мечтательному равенству часть французских дворян, собравшись в один корпус, присоединились тогда к армии союзных держав, когда властолюбивый лондонский и от него зависевший венский дворы, быв незнанием своих военачальников приведены в опасность неудачною и прекраснейшую часть Европы опустошавшею войною противу пять уже лет республикой образовавшейся Франции, употребив все положением их внушенные им способы, склонили императора к деятельному участию в войне их с французами.
Сей корпус французов с малым счастьем обратил тогда оружие свое противу отечества и своих собратий. Неудачные их предприятия, неосновательная надежда и, к несчастью, высокомерие, которого ничто не могло усмирить, — все сие навлекало на них смертельную ненависть соотечественников.
После многих кампаний, в коих они оказали великое мужество, были всеми оставлены и преданы самой плачевной участи.
В сие время, по весьма редкой между монархами признательности, вспомнил император Павел Первый почести, оказанные ему столь любезною сим несчастным выходцам Бурбонской фамилии, когда он под именем Северного графа путешествовал по Франции[23].
Павел, видя их отчаянное положение, по великодушию своему сжалился над ними, объявил себя не только защитником, но и покровителем их чрез прокламацию, в силу которой принял в свое государство и указал им для пребывания прекраснейшие провинции вновь приобретенной Польши, Волынию и Подолию.
Павел благосклонно принял обещания сент-джемского двора, и решился послать два вспомогательных корпуса, из коих один назначен был императором в Южную Германию и провидением определен был к несчастью соединиться с войском сих выходцев, и действительно соединился.
Они, оставя пределы Российского государства, шли малыми отрядами вслед за прежде выступившим корпусом генерала Римского-Корсакова и остановились в стране Боденского озера, где неподалеку от Косница сии люди, по особенной его ж императорского величества воле, спасены были от совершенного истребления раздраженными единоземцами храбростью войск российских.
«Не знаю, будет ли — говорит один немецкий писатель, — сие беспримерное благотворение российского императора внесено в летописи мира; но знаю, да и подлинно уверен в том, что нет ни одного (скажу к чести французского народа) солдата из корпуса принца Конде, который бы не чувствовал в сердце своем, сколь Павел Первый любил справедливость и отирать слезы страждущим!»
(Из «Жизни императора»)
Павел Первый замечает и награждает истинные заслуги
Канцлер князь Александр Андреевич Безбородко, за болезненными припадками, коими одержан он был в конце царствования императрицы Екатерины Великой, и кои, соединясь с усилиями, им понесенными, совершенно расстроили его здоровье так, что уже он не в силах был продолжать службу при Павле Первом
