29 декабря 1987 года произошло перезахоронение А. А. Тарковского. Встал вопрос о надгробном памятнике. Лариса Павловна собиралась ставить на могиле распятие в исполнении Эрнста Неизвестного, чего так и не произошло. На установку памятника требовались большие деньги. С призывом о сборе средств выступили газета «Русская мысль» и журнал «Континент». Собранные суммы оказались, по свидетельству редактора «Континента» В. Максимова, незначительны. Надгробие появилось только в 1994 году, установленное Фондом Андрея Тарковского в Москве на пожертвование предпринимателя Сергея Кочкина и Инкомбанка[275]. К Э. Неизвестному памятник отношения не имел. В качестве автора выступила Л. Тарковская.
Из интервью с Андреем Тарковским-младшим[276]
Из детства Андрей помнит Мясное, дом, где «семья существовала гармонично».
«…У меня ностальгия по детству с родителями — подобно тому, как мой отец ощущал ностальгию по Завражью. Но не могу сказать, что я скучаю по России, может быть, потому, что четыре года разлуки с отцом и мамой для ребенка, подростка значат очень много…
Да, нельзя сказать, что это были счастливые годы… Я считал Россию тюрьмой, потому что меня не выпускали, я не мог поехать к отцу. В подсознании это осталось… Для меня Россия — это Россия детства. Ну, а Россия… с мощной культурой девятнадцатого века — ее больше нет…»
О дедушке своем Арсении Александровиче внук мало что помнит.
«Отец редко навещал его и еще реже брал меня с собой. Мы были у него и в Переделкине, и в Москве. Это было в начале 80-х. Он был очень вежливый, много говорил и улыбался. Я знал его как дедушку, а потом познакомился с ним как с поэтом через отца и его фильм “Зеркало”…
Мне не сказали о болезни отца, я узнал об этом уже в Париже… Не знаю, почему никто не сказал мне. Он все сделал, чтобы не взваливать на меня этот груз. Мы сразу ощутили друг друга, как будто и не было четырех лет разлуки… Это был счастливый период, хотя и относительно, и он пытался прожить его с улыбкой, чтобы вернуться к тем же отношениям, что были у нас с ним в моем детстве. Он был забавным, обращаясь со мной как с 10-летним, хотя мне уже было пятнадцать…»
В Италии Андрей Андреевич начал изучать античную историю и археологию. Затем обратился к кинорежиссуре.
Андрею-младшему «ощущать себя потомком двух великих людей… и тяжело, и обременительно».
«Иногда я не знаю, действительно ли отец вырастил, воспитал меня. Его ли это идеи, мои ли, или это его идеи, ставшие моими. Может, то, что думаю и чувствую я, ощутил бы и он… Вот такое постоянное сравнение себя с отцом, особенно в области кино. То немногое, что я сделал, все время отсылает к нему… Думаю, что никогда не смогу полностью оторваться от отца, от его манеры видеть мир и творить кино…»
«…Я русский по происхождению, но одновременно — итальянец. Не могу назвать Италию своей родиной, хотя живу здесь куда больше, чем в России. В общем, я словно в добровольном изгнании… В любом случае, раз судьба уже выбрана, я стараюсь найти в этом положительные стороны…»
Младшего сына Тарковского и его мать Александр Витальевич и Марина Арсеньевна увидели в Париже в августе 1989 года. Прибыли они сюда, чтобы побывать на могиле Андрея.
«Могилка скромная, — рассказывает А. Гордон, — с деревянным крестом в головах, чистенькая, убранная. Мы тоже приложили к этому руку, посадили цветы. Маленький Саша поливал цветочки из большой, не по его росту, лейки… Вот и могила Андрея далеко от Москвы… А поклониться Андрею можно в подмосковном Переделкине на кладбище. Там, рядом с могилой отца, Марина установила крест в память Андрея…»
Потом пригласили Верит и Александра в Москву. Затем — русская деревня Никитино в Костромской области. «Сохранилась чудная деревенская фотография: маленький, пятилетний (около того) Александр, голенький, с льняными волосами, стоит в реке Унже, раскинув руки, ноги, тело светится — сейчас взлетит над голубой водой. Чистота, хрустальная нежность пейзажа упоительна…»
Через какое-то время Александр станет прекрасным фехтовальщиком, чемпионом города, а потом и чемпионом Норвегии в своей возрастной группе.
