— Где я буду жить, после того как займусь своим делом? — задала вопрос Джесс, имея на уме уже готовый ответ — в родном Котсволде, конечно, где же еще?
И так же, как перед тем Гвиннет, Джесс с изумлением следила за словами, постепенно складывающимися из движения камня, выдавшими столь же неожиданный ответ:
— В ДРУГОЙ СТРАНЕ.
— Другой стране? Где это? — напрямую поинтересовалась Джесс.
— ОЧЕНЬ ДАЛЕКО.
— Не верю, — твердо заявила Джесс. — Почему?
— ЧТОБЫ ЯСНЕЕ ВИДЕТЬ.
Дважды повторив ответ, камень застыл на месте.
— Что видеть яснее?
Виктория вздохнула:
— Все. Больше он ничего не скажет.
— Разумеется, не скажет, потому что не знает, — отрезала Джесс. — Он не может знать.
— Знает.
— Глупости. — Джесс отказывалась принять пророчества лорда Скарсдейла.
— Нет, — равнодушно возразила Виктория.
Сидя неподвижно и глядя на подруг из-под полуопущенных ресниц, она молчала. Джесс, Гвиннет и Катриона выглядели очень встревоженными. Наконец низким, почти сонным голосом Виктория сама обратилась к духу:
— Скарсдейл, скажи мне, а что ты видишь о нас, обо всех? Что будет с нами ровно через двадцать лет?
Впоследствии девушки вспоминали неожиданный разряд электрического тока, пронзившего кончики пальцев, пробежавшего по рукам и холодом вонзившегося в сердце. Кольцо двигалось в бешеном темпе, металось от буквы к букве, вперед-назад, царапая планшетку, стремительно перебрасывая отблески своего пурпурного света с одного лица на другое.
Подруги, словно парализованные, не шелохнувшись, следили за взбесившимся кольцом.
— ВЫ СНОВА БУДЕТЕ ВМЕСТЕ, НО ВАС БУДЕТ ОДНОЙ МЕНЬШЕ.
Когда до подруг наконец дошел смысл пророчества, кто-то из них, возможно, Катриона, коротко вскрикнула. Тяжелое аметистовое кольцо же, прочертив на планшетке глубокую борозду, подскочило и с глухим звуком громко ударилось о стену.
В комнате вдруг стало совершенно темно.
Прошел год, и снова наступил июнь.
У Гвиннет на подносе для завтрака лежало два письма: в кремовом тисненом конверте — приглашение из Скорсби-Холла, другое — с американской маркой и почтовым штампом Сан-Франциско.
Викарий и миссис Джонс смотрели на конверты с нескрываемым живым любопытством, но были обречены на разочарование.
— Скрытность — малопривлекательная черта для молодой девушки, — с горечью заявила миссис Джонс, наблюдая, как Гвиннет, без каких-либо комментариев, засовывает заграничный конверт в карман.
«Дорогая Гвиннет!
Тетя Сусанна любезно передала мне твое замечательное письмо, и, как ты правильно поняла, я ищу няню для своих детей. Тетя говорит, что ты училась уходу за детьми в местном колледже и после его окончания хотела бы найти работу в Соединенных Штатах.
У нас с Джоном двое детей — Джон Джер (Джо-Джо) и Стоктон (Токи), которым соответственно три и два года (с приложенной к письму фотографии улыбались две круглолицые малышки: одна с белокурым чубчиком, другая — лысенькая). Им очень понравится, что за ними будет ухаживать настоящая английская няня, в особенности потому, что я в последнее время страшно занята «Молодежной лигой», благотворительностью и бесконечными заседаниями в комитетах.
У нас чудесный дом в районе Пасифик-Хайтс, в Сан-Франциско, где у тебя будет собственная комната с телевизором и отдельной ванной. Если все устроится, нам хотелось бы видеть тебя в нашем гнездышке после того, как вернемся из отпуска с востока, от мамы. Конечно, мы оплатим твой авиабилет до Калифорнии…»
Далее в письме излагались условия: двести долларов в месяц плюс проживание, питание («Семьдесят пять фунтов в месяц!» — задохнулась Гвиннет) и машина в собственное распоряжение по выходным.
После многословных приветов от Джо-Джо и Токи письмо завершала подпись: «Твой друг Сесилия (Си Си) Вере».
Гвиннет отписала немедленно, дав, пока не передумала, согласие, а следующие три недели промучилась, сомневаясь в правильности принятого решения.
Сегодня вечером Катриона выглядела потрясающе хорошенькой. Прибывший после обеда Мартино, лондонский парикмахер Катрионы, вымыл девушке голову и уложил ее золотистые волосы в великолепную прическу, украсив жемчугом и надушив жасминовыми духами. Сидя среди искусно расставленных цветов, свисавших из окружавших ее ваз и корзин, на фоне светлых обоев, длинных, до пола, гобеленов и висящего на двери уборной нового вечернего платья от Шипарелли (бледно-розового шелкового конфекциона с цикламеновой нижней юбкой), Катриона сама была похожа на цветок.
