В то время, пока эти мысли крутились у Железяки в голове, Ник все так же, не замедляя своих движений ни на мгновение, каким-то странным танцующим аллюром приблизился к тем двоим у ворот и столь же легко и быстро снял их. Не было у него ножа. Он убивал уголовников голыми руками просто, как некоторые могут махнуть стопку водки: раз, и нет. Было в нем что-то от прекрасного и ужасного дикого животного, не рассуждающего после принятия решения.
Железяка вдруг понял, что ему напоминает этот парень: ПТУРС. Эта управляемая ракета идет к своей цели, подчиняясь внешней воле и простота в управлении предполагает скорый исход. Тем, кто в танке, если запуск ПТУРСа был замечен, следует немедленно открывать огонь по той точке, откуда снаряд стартовал. Тогда есть слабая надежда, что наводчик при взрывах отвлечется, собьет траекторию, промахнется… В противном случае танку очевидный и скорый каюк. Только на этот раз никакого наводчика не было. Убийца сам был и снаряд и наводчик. И сбить его с толку было совсем не просто.
Лейтенант понимал, что как представитель закона он должен немедленно этого киллера арестовать. Потому что он уже совершил с десяток убийств, а это преследуется по закону так же, как и подделка государственных казначейских билетов. Мало того, вот сейчас, на его глазах, киллер продолжал их совершать с хладнокровием и увлеченностью нечеловеческими. Но Железяку завораживал сам процесс.
Так можно с замиранием сердца и внутренним сладостным наслаждением наблюдать, как грузовик срывается в пропасть или танк проходит сквозь череду глиняных хижинок. И ужасно, и страшно, и остановить невозможно. Движение слишком определено и обеспечено такой внутренней силой, что можно только любоваться этим процессом: кто кого?
Паренек действовал так легко, так плавно…
«Вот же, мать твою, — думал Железяка, быстро спускаясь вниз и скользя ногами в набравшей воды траве. — Просто балет! Майя Плисецкая, а не боец…»
Он опоздал не на много. Но, когда перемахнул забор, дверь за Ником уже захлопнулась и раздались выстрелы.
Много и беспорядочно. Но в этой бестолковости присутствовало жесткое стокатто. Железяка не видел, как Ник: завладел вторым пистолетом, но это очевидно стрелял он. Точно, быстро. Не торопясь, но и не медля. Ровная работа хорошо отрегулированного и мощного механизма.
Лейтенант приостановил себя во дворе. Пока шла такая перестрелка, ему и думать было нечего кого-то там брать. Снаружи выстрелы слышались глухо, как будто кто-то лупил по автомобильному колесу палкой.
Железяка пожалел, что с ним нет его помпового «ИЖа». Тот сейчас был бы кстати. Но краем глаза заметил, что рядом с трупом одного из блатных валяется ни много ни мало, а пулемет Калашникова. Красиво, конечно: вот он, стреляет, сзади волочится лента… Такое оружие вызывает уважение у оппонента. Но тяжелое и неповоротливое. Хрен с ним. Ограничимся «ТТ», хоть и радости от него мало..
Железяка приблизился к двери и как раз в этот момент стокатто дало сбой. На мгновение восстановилась тишина.
«Неужели кончили профессионала?» — с какой-то вне; запной тоской подумал Железяка и вдруг почувствовал, что ему безумно жалко этого парня, киллера, такого красивого во время своих некрасивых похождений.
И тут во двор стали въезжать машины. — А ну брысь отсюда! — крикнул Железяка, махая в сторону машин пистолетом. — Пошли вон!..
Он пытался выгнать их, как выгоняют с поля гусей. Но ожидания не оправдались. Машины остановились, и из них полезли уголовники. Всех Железяка в лицо не знал, но одного приметил. Этого звали Гравер. А значит, приехали люди из соседней группировки.
«Вот это да! — мельком подумал лейтенант. — Неужели казачок-то засланный? На вот этих подонков стелит, чтобы им мягко спать было? Вот не верю…»
Но тут Гравер и его тоже узнал?
— Братки, — гнусаво завопил он. — Да это мент, и я его знаю. А ну не стрелять, мой он!..
И он стал выдирать из кармана отвислых штанов оружие.
«Человек пятнадцать, однако, — прикинул лейтенант, падая к пулемету. — Даст Бог, прорвемся.:.»
— Хрен я твой, сифилитик! — крикнул он, передергивая затвор. Затвор передергивал зря. Целенький патрон из ствола, мазнув по серому дождику бледно-желтой медью, плюхнулся в лужу. — Лови момент!
