— Это поможет нам скоротать время, пока дождь не перестанет, — сказала она.
— Сколько, ты думаешь, все это протянется? — спросил Ник.
— Я не знаю, — девушка пожала плечами. — В любом случае от четырех часов до четырех дней.
— И это все ради четырех часов! — взорвался Ник. Тарита усмехнулась:
— За эти четыре часа земля в джунглях полностью потеряет свой теперешний облик. Ты увидишь.
Он хотел еще что-то сказать, но хлынул дождь, неожиданный и неистовый, как будто кто-то повернул гигантский водопроводный кран. Ник спрыгнул и помог Тарите взобраться в укрытие. Атуту спустился с одной из веток дерева. Ливень падал прямо, с нарастающей силой, и звук его струй, стучащих по толстой лесной растительности, внушал благоговейный ужас, как будто усердно трудились миллионы крошечных бойлерных. Тарита легла на пол укрытия и протянула руку, коснувшись Ника. Он вытянулся возле нее.
— Сейчас надо только ждать, — сказала она. — Джунгли учат терпению всякого.
Ник взглянул на нее, и прочел глубинный подтекст ее слов в темных, нежных, глубоких озерцах. Ее грудь, казалось, была способна выражать чувства и желания своим языком.
— Это скоро произойдет вновь, — пробормотала девушка, надавив пальцами на его ладонь.
— Что произойдет, — терпение лопнет? — спросил Ник, не в силах не задать этот вопрос.
— Нет, — ответила Тарита, подняв брови и серьезно, глубоко заглянув в его глаза: — Я имею в виду другое.
Она снова откинулась, а Ник, заинтригованный ее фразой, начал размышлять. Он понял, то переспросить нельзя. Она сама разъяснит ему, когда сочтет нужным.
Он тихо лежал и слушал шум дождя, падающего непрерывно, ни на минуту не ослабевая. Час шел за часом, а бесконечный, безжалостный ливень не прекращался. Спустились сумерки, настала ночь, а ливень все продолжался, не меняя ритма, без перерыва, без молнии или порыва ветра, стуча дико и неумолимо.
Настало утро, а ливень все не прекращался, и его безжалостный стук помог Нику понять, как люди сходят с ума. Он не взрывался, как грозовой ливень, не выл и шумел, как норд-ост, не посылал и взвихряющиеся ветра, как тропический циклон. Он просто лил с неба, непрерывно и неумолимо.
Ник стоял на краю своего убежища, когда вдруг наступила тишина, которую, казалось, после того как ливень перестал, можно было просто услышать.
— Кончился, — сказала Тарита, поднимаясь вслед за Ником. Она еще что-то хотела сказать, когда тишину прорезал дикий вопль, бросающий в дрожь предсмертный крик. Кусты раздвинулись, и из них, падая и спотыкаясь, появился один из русских, все еще пытаясь бежать по разжиженной земле. Он дико кричал, бросался на деревья, спотыкался и колотил руками по стволу баньяна. Когда он выбрался из зарослей, Тарита судорожно сжала руку Ника. Проследив ее остановившийся взгляд, он увидел коралловую змею, пестро разукрашенную красными, желтыми и черными кольцами. Очевидно, когда русский продирался сквозь кусты, он чуть не наступил на нее, и змея молниеносно ужалила его. Человек снова вскрикнул, схватился за ногу и повалился вперед на землю. Через мгновение он лежал, подрагивая, все еще пытаясь ползти по жиже.
— Коралловая змея. Одного укуса бывает достаточно, а этот человек получил три — и надежды спасти его нет.
Ник посмотрел вниз на человека, все еще пытающегося конвульсивно ползти по грязи.
— Посмотри на землю, — сказала Тарита, и Ник перевел взгляд. Дождь перестал, и теперь повсюду, куда ни кинь взгляд, в грязи копошились странные извивающиеся существа — земляные черви размером со змею, многоножки, тысяченожки и огромные личинки, всевозможные виды змей и другие ползущие, извивающиеся и склизкие существа, никогда ранее не виданные и не вызывающие желания увидеть снова. Вдруг земля зашевелилась, и Ник увидел, что по земле живым ковром шествуют полчища огромных черных муравьев, поглощая все на своем пути.
— Это самые большие в мире муравьи, — сказала Тарита. — Они живут только в Южной Америке. Индейцы называют их «муравьиной лихорадкой» или же «четырьмя укусами». Говорят, что четыре укуса этих муравьев приводят к смерти.
Пока Ник смотрел, движущийся ковер взобрался на извивающееся в агонии тело человека. Ник выдернул «Люгер». В нем еще было шесть пуль. Он использовал одну, чтобы прекратить эти страдания.
