Катя Стрельникова, а это была именно она, лежала на том самом диване, ввергая меня в еще большее отчаяние землисто-серым цветом кожи. Необходимо было что-то срочно предпринять, у нее, впрочем, я не ошибусь, если скажу «и у нас», было от силы пять минут, а за это время мы никак не успевали в больницу.
Быстро собрав всех, и распределив по машинам, мы поехали обратно в Санта-Фе. Со мной в автобусе ехали Кедр и Брест. Я был в полном отчаянии, но в очередной раз выручила память — вспомнил, как когда-то мне рассказывали о том, как один знакомый моего хорошего товарища, отставной майор советской морской пехоты, получил высокую награду, если не ошибаюсь, орден боевого красного знамени, воюя в Анголе. А дело было так.
Их колонна попала в очередную засаду, и завязался очень жестокий бой. Рядом с известным мне майором, занял позицию молодой лейтенант. Так, прикрывая друг другу спину, они и отстреливались, летеха получил несколько пуль, но продолжал вести огонь, не смотря на острую кровопотерю и землистый цвет лица. Однако когда майор услышал, что сзади замолчал автомат, то понял, что дело — глина. Русские своих на войне не бросают — и он, подхватив бесчувственного лейтенанта, отнес его в ближайшее укрытие. Уже находясь в относительно безопасном месте, этот майор соорудил из двух шприцов и кембрика от провода, самодельную капельницу для прямого переливания крови, воткнул одну иглу себе в вену, а другую товарищу, подхватил последнего, и понес его дальше, попутно отстреливаясь от противников.
Не помню, сколько он его так нес, но важен итог — одно сильное сердце, смогло качать кровь на два организма, и как сказали потом военные врачи, которые, к слову, долго охали и удивлялись, тот лейтенант выжил ТОЛЬКО благодаря этому переливанию. Кстати говорили, что тот случай после этого вошел в качестве примера в учебники по военной медицине, но мне было не до учебников сейчас.
Да здравствует моя дырявая память, теперь я знал — что мне нужно делать. Нет, конечно, был риск того что у Катерины окажется группа крови несовместимая с моей. Однако ситуация требовала немедленного вмешательства, поэтому выбора у меня не оставалось, тем более, что моя первая группа с положительным резус-фактором была в этом случае достаточно неплохим вариантом.
Проведя все необходимые операции, я лежал рядом с Катей, смотрел в объективы видеокамер, как я потом узнал, выключить их тогда никто не догадался, и думал о том, что сам себе сглазил. Ведь когда подобрали того мужика именно так и подумал — а что будет, если на его месте будет наш клиент, и вот на тебе. Не, нафиг, больше подобных мыслей допускать нельзя.
Уже начиная чувствовать легкое головокружение, видать мое сердце уступает майорскому, я подозвал к себе Кедра.
— Вань, значит так, слушай внимательно и не перебивай, понял? — Кедр послушно кивнул. — Сейчас ты берешь мой спутниковый, и связываешься с Кириным. Понял? Говоришь ему, что Стрельникову мы нашли, и особенно акцентируешь внимание, в каком она сейчас состоянии. Понял? Дальше, пусть срочно вышлют за ней из Далласа медицинский борт, — я кивнул в сторону уже не такой бледной, как раньше Кати, — понял? Потом, иглы не вынимать, пока не понадобиться ее перекладывать на носилки с капельницей. Понял? И еще, следи за этой падалью, — кивнул я на Шелдона, — особенно, чтобы его никто из наших мужиков не прибил. Да, и вот еще что, когда все закончится, отвезешь меня к Женьке. Понял?
— К какой Женьке? Это к информатору россиян?
— К нему самому сказал я, и снова «Откл.».
В себя я пришел уже лежа на теплом и уютном Женькином диване.
— Отдых.
— Ну, давай, рассказывай.
— Не хочу — ты спать долго не будешь.
— Прекрасно я буду спать, рассказывай, давай.
— Это был очень тяжелый день, и поверь, если я расскажу, то у тебя надолго испортится настроение.
— Обещаю! Не испортится!!! — Переспорить Женьку было невозможно. Мы сидели на кухне, где я курил после сытного и очень вкусного обеда. И Женька во всю пилила мой мозг на предмет интересующих ее новостей, а именно почему меня, нежно-трупного цвета, принесли в ее квартиру какие-то угрюмые мужики, после чего извинились, и, попросив меня не тревожить, удалились в неизвестном направлении. Как я мог устоять против этой кареглазой зазнобы? В конце концов, у меня закончились отговорки, а Женькино упорство наоборот усилилось, и тогда я ей рассказал, и про нечеловеческой жестокости шантаж, и взбесившегося Чику, просто чудом не зарезавшего Кнута, и про переливание крови, и про все остальное тоже. Когда я закончил говорить, мы долго, минут двадцать, молчали. Видимо мой рассказ, произвел на нее, то самое впечатление, о котором я предупреждал. Блин, ну не хотел же рассказывать, эх-х.
