Леонард закрыл глаза.
— Ханна, пожалуйста, пусти меня. Мне жаль, если я тебя обидел, но, пожалуйста, пусти. Я возьму одежду и уйду.
— Уолтер — продавец хот-догов, — продолжала Ханна, — он уступил мне это место чертовски дешево.
Леонард не открывал глаза. Он понял, что снисхождения не будет. Было интересно, со всеми мужчинами Ханна так обращается или она вымещает злость только на обезображенных великанах-людоедах. Наблюдая за звездочками перед глазами, Леонард пытался не замечать аромата, проникающего из-под двери.
— Ханна, что имел в виду дядя Уолтер, говоря «Опять!»?
— Вернемся к моему отцу. Даю тебе три попытки. Если угадаешь, кто он, то сможешь войти и трахнуть меня.
— Да, отлично.
— Я подразумеваю, что ты сможешь сжать мою грудь и предвкушать смерть.
Пульс Леонарда зашкаливал.
— Правда?
— Конечно, только ты никогда не догадаешься.
Леонард скрестил ноги, как гуру. Он задумался.
— Он адвокат, — попробовал он.
— Боже, нет. Мой отец не киска.
— Прости, что ты сказала?
Ханна закашлялась.
— Тут прохладно из-за кондиционера. Мои соски затвердели. Можешь представить какие они теперь твердые, Ленни?
Из квартиры Уолтера Глорибрука Донесся женский смех. Леонард свирепо огляделся, мысли о поджоге вернулись К нему.
— Как бы там ни было, — сказала Ханна, — где я остановилась?
Леонард сложил руки.
— Ты назвала юристов кисками.
— Ну, ты, то уж точно киска.
— Это еще почему?
— Ты хочешь казаться бесстрашным в суде, но шпионишь за мной, как школьник.
— Я не шпионил.
Ханна фыркнула.
— Я чувствовала твой взгляд. Преследующий, раздевающий.
Леонард нахмурился. В кино мужчины делали невозможное — плечом выбивали дверь.
— Ты киска, Ленни. У тебя не хватает мужества, чтобы заговорить со мной, и поэтому ты мучаешь Элисон.
Леонард подумал о ногтях на ногах Элисон, которые она красила ради него. Он содрогнулся.
— Может, Элисон это нравится.
— Почему ты никогда не говорил со мной? Ты считаешь меня тупой блондинкой?
— Нет.
— У меня четырнадцать с половиной баллов по математике и семь с половиной по словесности.
Леонард вздохнул. Утром, если повезет, он будет помогать Джоанне Крикмайр поставить мужа в такое же положение, в котором сейчас находится сам.
— Поздравляю, — произнес он.
— Мне кажется, что ты стесняешься своего шрама.
Его плечи дрогнули.
— Это не шрам, а родимое пятно.
— Ты напоминаешь монстра Франкенштейна, — сказала Ханна, — ты чувствуешь себя отвратительно из-за этого пятна.
Леонард был шокирован. Где же корректность, благодаря которой его со школы ни разу не оскорбляли?
— Мисс Глорибрук, — начал он, — вы меня оскорбили тем…
— О, заткнись! Почему бы не использовать твое уродство? Знаешь, поиграть в непонятого монстра. Женщины без ума от этой чепухи. Попробуй, Ленни.
Леонард мечтал о груди, бедрах, коленях Ханны, сжимающих пантеру. Он сел поудобнее, и его член больше не касался пола.
— Давай попробуем, что получится?
— Мы в баре. Я самая клевая штучка в этом заведении. Ты только что подошел ко мне. Я начну. — Ханна издала испуганный вопль. — О-о-о-о, что с вашим лицом? — Ее голос был полон наигранной драмы и звучал по-девчоночьи.
Леонард бессознательно поднес руку ко лбу.
— У меня родимое пятно.
— Нет. — Ханна была раздражена.
— Что-нибудь поумнее, Ленни. Если хочешь произвести впечатление на женщину, нужно говорить умнее. Надо сказать только самое необходимое. И перестань закрывать лоб.
Леонард обернулся к двери. Аромат духов усилился. Он успокоил себя, что в этом нет ничего магического. Она каким-то образом знает — чувствует — его действия.
— О-о-о-о, — повторила Ханна, — что с вашим лицом?
Леонард лихорадочно думал.
— Авария на мотоцикле.
— О-о, — протянула Ханна, — где это случилось?
— Питтсбург.
— Скучно, — отозвалась Ханна, ее голос опять стал нормальным.
— Ирландия.
— О-о-о.
— Дороги там узкие. Много крутых поворотов, — продолжал Леонард с закрытыми глазами. — Я ехал вдоль побережья, рядом с обрывом, когда туристический автобус обрушился на меня.
— Как ужасно. — Ханна казалась заинтересованной.
Леонард продирался сквозь мрак за своими веками. Ложь возбуждала.
— Ребенок в автобусе погиб, — фантазировал Леонард.
