Я незнаю почему я опять стал глупым и что я сделал нетак может это потому что я не очинь сильно старался. Но может если я постараюсь и буду много упражняца я стану немножко умнее и буду знать что значат все слова. Я немножко помню как мне было приятно когда я читал синюю книжку с порваной обложкой. Поэтому я обязательно буду все время старатца стать умным чтобы мне опять было так хорошо. Это очинь приятно знать разные вещи и быть умным. Я бы хотел быть таким прямо сейчас еслибы так я сел бы и все время читал. А всетаки я наверняка первый во всем мире глупый человек который открыл что-то важное для науки. Я помню что я чтото сделал но только непомню что. Кажеца я вроде сделал чтото для всех таких глупых людей как я.
Прощайте мисс Кинниен и доктор Штраусс и все. P.S. пожалуста скажите доктору Немюру чтобы он так неворчал когда над ним смеюца и у нево будет больше друзей. Совсем нетрудно иметь друзей если разрешаеш людям над собой смеятца. Там куда я еду у меня будет много друзей.
P.P.S. Если у вас будет возможность положите пожалуста немножко цветов на могилу Элджернона которая на заднем дворе…
Джеймс Макконнелл
ТЕОРИЯ ОБУЧЕНИЯ
Я пишу это потому, что, насколько могу судить, Он хочет, чтобы я писал. Иначе зачем Он дал бы мне бумагу и карандаш? А «Он» я пишу с большой буквы потому, что это представляется мне наиболее логичным. Если я умер и нахожусь в аду, тогда большая буква — простое соблюдение приличий. Ну а если я только пленник, то малая толика лести еще никогда никому не вредила.
Сидя в этом помещении и размышляя о случившемся, я более всего поражаюсь внезапности того, что произошло. Я гулял в рощице возле моего загородного дома, а в следующую секунду оказался в небольшой пустой комнате, голый, как птенец, и только способность логически рассуждать спасает меня от безумия. В момент «перемены» (в чем бы эта перемена ни заключалась) я не уловил ни малейшего перехода от прогулки по роще к пребыванию в этой комнате. Надо отдать должное тому, кто это проделал, — либо Он изобрел мгновенно действующий наркоз, либо разрешил проблему мгновенного перемещения материи в пространстве. Я предпочел бы первый вариант, так как второй вызывает слишком много опасений.
Насколько помню, в момент перехода я размышлял над тем, как лучше вдолбить моим первокурсникам-психологам некоторые из наиболее сложных положений теории обучения. Какими далекими и незначительными кажутся мне сейчас заботы академической жизни! По-моему, вполне простительно, что меня теперь гораздо больше занимает мысль о том, где я нахожусь и как отсюда выбраться, чем вопрос, какими ухищрениями добиться, чтобы первокурсники поняли Галла или Толмена.
Итак, проблема номер один: где я нахожусь? Вместо ответа я могу только описать это помещение. Оно имеет примерно шесть ярдов в длину, шесть в ширину и четыре в высоту; окон нет вовсе, но в середине одной из стен есть что-то вроде двери. Все оно ровного серого цвета, а стены и потолок испускают довольно приятный неяркий белый свет. Стены сделаны из какого-то твердого материала — возможно, из металла, так как на ощупь они кажутся прохладными. Пол из более мягкого, резиноподобного материала, который слегка пружинит под ногами. Кроме того, прикосновение к нему создает «щекотное» ощущение, откуда следует, что пол, вероятно, находится в состоянии постоянной вибрации. Он чуть теплей чем стены, — тем лучше, так как другой постели у меня, по-видимому, не будет.
Мебели в помещении нет никакой, кроме чего-то вроде стола и чего-то вроде стула. Это не совсем стол и стул, но ими можно пользоваться и в качестве таковых. На столе я обнаружил бумагу и карандаш. Нет, это не совсем точно. «Бумага» гораздо грубее и толще той, к которой я привык, а «карандаш» — всего лишь тонкая палочка графита, которую я заострил о крышку стола.
Этим исчерпывается все, что меня окружает. Интересно, что Он сделал с моей одеждой. Костюм был старый, но судьба ботинок меня тревожит. Эти прогулочные ботинки очень мне нравились, стоили они недёшево, и мне было бы весьма жаль их лишиться.
