– Не докучайте мне этими кухонными банальностями, Эдмон. Я не глупа, я поняла вашу игру. У меня были кое-какие догадки еще до вашего отъезда в Руайан.
– А не могли бы вы обойтись без того, чтобы сыпать соль мне на рану? – сердито произнес он. – Не удивительно, что я предпочитаю тишину охотничьего домика.
Глаза пожилой женщины наполнились слезами. Она прожевала кусочек мяса и отодвинула тарелку.
– Я знаю, что несчастье ожесточает, Эдмон. И все же я считала, что вы не такой, как все. Я знаю о вашей любви к Амелии, знаю о вашем стремлении искупить свою вину из-за этой любви. Сделать это просто, если старательно избегать встреч и разговоров с баронессой. Я понимаю, что вы чувствуете: вы вините себя, вам кажется, что вы предали вашу супругу, которой клялись в верности перед Господом Богом. И все же мне кажется, что вы поступили бы поистине мужественно, искоренив в себе ваши чувства к Амелии, в особенности если вы намерены оставить ее здесь, в поместье Бельвю. Закончится тем, что соседи, знакомые примутся о вас судачить.
– Ну и пусть судачат, мне все равно! У себя дома, на своей земле, я вправе делать то, что хочу!
– Не сердитесь, Эдмон. Я с большой теплотой отношусь к вашей подопечной, она мне как внучка, однако в ваших интересах в конце концов принять более приемлемое решение. Я предлагаю вам отправить Амелию в Коньяк вместе с ребенком. Рано или поздно она встретит мужчину, который женится на ней, а вы через несколько лет сможете снова сочетаться браком и стать отцом, у вас будет кровный наследник.
– Боже, в вас нет ни капли жалости, тетя!
– Ах, вы больше не зовете меня Нани?
– Нет, я зол на вас. Я хочу, чтобы вы знали: пока все будет как прежде. Моя скорбь о Софи безмерна. Мы четырнадцать лет прожили в браке. У Софи были свои недостатки, у меня – свои, но мы были счастливой парой. Нас связывала крепкая дружба и чрезмерное увлечение чувственными наслаждениями. Простите, если это шокирует вас… Нет, пока баронессе де Файрлик комфортно в Бельвю, все будет по-прежнему. Я говорил с прислугой: Амелия покорила их, она показала себя прекрасной хозяйкой.
Видя, как огорчилась тетя Каролина, Эдмон немного смягчился. Он заметил, как она, вся дрожа, вытерла слезу.
– Нани, мне нужно было объясниться с вами. Я уверен, что, советуя мне совершить невозможное, вы считаете, что поступаете как можно лучше, но умоляю вас: давайте отныне довольствоваться разговорами о виноградниках, лошадях и погоде.
Каролина слабым голосом спросила:
– Значит, ужинать вы будете в особняке, племянник?
– Да, Нани, потому что я люблю вас, как родную мать.
Успокоившись, пожилая дама удовлетворенно вздохнула. Буря миновала. В ближайшие месяцы в поместье Бельвю все будет по-прежнему.
Поместье Бельвю, 28 августа 1890 года
В четыре часа пополудни Амелия гуляла с сыном в парке. Тенистая листва дарила приятную прохладу. Ребенок послушно держал мать за руку, с восхищением прислушиваясь к пению несметного количества пташек, сидящих на ветках высоких деревьев.
– Ты устал, Эмманюэль? – спросила Амелия.
Малыш громко выкрикнул «нет», за которым последовал тихий смех. В следующее мгновение он отпустил руку матери и бросился бежать меж деревьев.
– Вот проказник! Осторожнее, ты можешь упасть!
Как не раз говорила Колетта, юная служанка, которую повысили до должности няни, Эмманюэлю от матери достались темные волосы, нежное личико и карие глаза. Умиленная Амелия позволила малышу резвиться.
«Через месяц ему исполнится два года, – подумала она. – Нани считает, что ему следовало бы больше говорить, но он умеет произносить только “мама”, и, когда я это слышу, я на седьмом небе от счастья».
Малыш погнался за бабочкой. Его радостные крики не помешали молодой женщине услышать, как по соседней аллее поднимается чей-то экипаж.
«Наверное, к маркизу пожаловал торговец о-де-ви», – подумала она.
С тех пор как погибла маркиза де Латур, в поместье редко наведывались гости. Раньше светские вечера устраивала Софи: она любила праздники и развлечения. Очень скоро местная знать будто забыла о существовании Бельвю.
– Идем скорее, Эмманюэль, пора полдничать!
