* * *
Заведенный Эдмоном де Латуром жизненный уклад поддерживался в поместье без особых усилий. Все в Бельвю оплакивали маркизу, от фермеров до прислуги. Софи, белокурая красавица, своей приветливостью, пусть даже чаще всего наигранной, покорила сердца местных жителей.
Амелия написала императрице, с тем чтобы сообщить ей печальную новость. В ответ она получила короткое письмо с соболезнованиями от графини Фештетич. Должно быть, Сисси путешествовала.
Судьба прекрасной австрийской баронессы, которая должна была вот-вот разрешиться от бремени, не тревожила никого, ни соседей, ни работников. А весть о том, что теперь поместьем управляет Каролина де Латур, дама из высшего общества, пожилая тетя маркиза, даже обрадовала местных жителей.
Однако некоторых бы удивили ее слова, сказанные утром в один из дней в середине сентября…
– Поведение моего племянника приводит меня в отчаяние, Амелия, – говорила она молодой женщине. – То, что он запирается в том охотничьем домике в глубине парка, – это еще куда ни шло. Но ведь он ни разу не сел со мной за стол! Если мне хочется с ним поговорить, приходится наведываться в его берлогу, где он курит сигары. А ведь я ненавижу запах табака!
– Будьте терпеливы, Нани. Скорбь заставляет его держаться особняком, вы не можете укорять его в этом.
Пришло время сбора винограда, и в краю виноградников бурлила жизнь. Эдмон вставал на рассвете и ложился поздно, вконец изнуренный: он трудился с таким же усердием, что и его работники. Амелия знала это, как знала и то, что при любой возможности маркиз мчался на лошади во весь опор, рискуя разбиться насмерть.
Доктор посоветовал будущей матери не выходить из дома и стараться не напрягаться. Однако у Каролины на этот счет было свое мнение.
– Врачи и повитухи советуют лежать и как можно меньше двигаться, – говорила она. – А как же крестьянки? Они тяжело работают в поле до самых родов. Немного движения вам не повредит.
Амелия улыбалась и поступала по-своему. Она чувствовала себя счастливой, все остальное было не важно. Скоро родится ее ребенок. В стенах особняка, под кронами деревьев он начнет познавать свободный, прекрасный мир.
«Моя крошка, несколько недель я прожила, смирившись с тем, что мне не суждено быть твоей матерью. Однако теперь я вправе тебя любить, обожать, ждать твоего появления со слезами радости на глазах! Мое дитя, мое сокровище…»
Поместье Бельвю, суббота, 29 сентября 1888 года
Крик, похожий на мяуканье котенка, вернул Амелию к реальности. На несколько секунд она потеряла сознание, терзаемая невыносимой болью.
– Моя милая, это мальчик! Какой красавец! – восторгалась тетя Каролина. – Он весит не меньше семи фунтов! Взгляните-ка на него, и вы забудете о страданиях, которые вынесли ради этого малыша.
Молодая женщина повернула голову; ее глаза застилали слезы. Это был удивительный, волшебный миг встречи с крошечным существом, которое скрывалось в ее животе все эти месяцы.
– Какой он славный, Нани…
– Он будет похож на вас, Амелия.
Головка новорожденного была покрыта темным пушком. Он моргнул: его глаза были не серо-голубыми, как у большинства младенцев, а карими. Повитуха поспешила перерезать пуповину, затем унесла ребенка, чтобы его обмыть.
– Роды были долгими и мучительными, – отметил доктор Малар, – однако первые роды редко бывают легкими. Вы были умницей.
– Спасибо, доктор. Могу ли я теперь немного поспать?
Каролина бросила на доктора встревоженный взгляд. Он успокоил ее, кивнув и искренне улыбнувшись.
– Это пойдет вам на пользу, – громко ответил он. – Приготовьте для баронессы куриный бульон и что-нибудь молочное. Я приеду вечером.
Экономка стояла за дверью. Она тихим голосом велела Жанне подготовить все необходимое. Служанка сбежала по лестнице, чтобы поделиться хорошей новостью с другими слугами, сгрудившимися у входа в кухню.
– Ребенок родился, это мальчик! Но как же юная баронесса настрадалась! Она мучилась со вчерашнего вечера до одиннадцати часов дня!
Знакомые шаги, которые не были слышны в этом доме со дня гибели маркизы, заставили Жанну умолкнуть.
К ней направлялся Эдмон, в высоких сапогах из красной кожи, в расстегнутой на груди рубахе, загорелый, немного взъерошенный. Должно быть, хозяин поместья, как обычно, с самого рассвета галопом носился по своим владениям.