Амазонки знают: управлять четверкой коней даже в обычное время сложно. А в бою, когда кони, как и люди, заражаясь пылом боя, становятся бешеными, — управлять ими еще труднее. Рыбачка не понимала этого — ей приказали, она поехала. До места боя кони шли хорошо, но как только в колесницу встала Кадмея и бросила обычный для боя на колеснице клич: «Эйоа!», — кони понеслись, их нужно было сдерживать. Когда Кадмея крикнула рыбачке: «Держи вожжи!», — было уже поздно. Четверка пошла вразнос, ее ничем нельзя было остановить.
Храмовые амазонки, увидев бешено мчащуюся четверку, уступили ей дорогу; они знали: колесница обречена на гибель. Так оно и случилось. Задняя лошадь, запутавшись в брошенных вожжах, упала, колесница, наехав на нее, перевернулась. Возничая, словно выпущенная из лука стрела, вылетела с облучка и упала впереди груды конских тел. Оглушенная ударом о землю, она все?таки поднялась. Ей бы надо было помочь Кадмее, попавшей под кузов колесницы, а она, мало что соображая, принялась обрубать постромки у двух задних, сбитых колесницей лошадей. Передние кони пострадали меньше, освободившись от запутанной сбруи, они вскочили, рванулись, колесница встала на колеса. Кадмея была еще жива, но ее нога застряла в заднем полудужье кузова. Кони понеслись как ветер, подпрыгивала на камнях колесница, а юное тело Кадмеи волочилось за колесницей по земле. Окровавленное, засыпанное пылью. Потом колесница перевернулась снова, тело оторвалось от запяток и повисло на кустах терновника. В небе появился стервятник и, медленно описывая круги, опустился на землю...
... Что и говорить, драться Антогора умела. С самого начала она в гуще сражения, но никто не смог поразить ее или ранить. Трех коней сменила кодомарха, но сама невредима и цела. Нет, не мужской отвагой напугана Антогора, не нашлось торнейца, способного подойти к ней на расстояние удара, нет стрелы, не отраженной ее щитом. Страх пришел к Антогоре с берегов Белькарнаса. Увидела она, как выводит царица на поле все свои сотни, поняла: конец битве, конец жизни, конец всему.
Не услышала она свиста копья, не успела отклониться в сторону, и вонзился острый наконечник под самую грудь, вошел в тело, испил горячей крови. Пошатнулась Антогора, но с коня не упала, подхватили ее соратницы, вынесли из боя, опустили на землю. С трудом вырвали копье из тела, перетянули рану повязкой, но поздно.
Никнет, слабеет Антогора, смерть стоит у ее изголовья, исчезает румянец с лица, веки смеживает слабость, и шепчут бледные губы последние слова:
— Силам приходит конец... сестры. Глаза застилает мрак... передайте всем... мое слово. Как бы ни жить, но лучше... жить. Пусть плен... но жить... жить.
Склонилась на грудь голова кодомархи, и тело, осененное смертью, дрогнуло, выпрямилось, и не стало неистовой Антогоры.
А спустя полчаса храмовые сложили оружие.
И не стало последнего оплота великого храма богини, некому более поддерживать заветы свирепой мужененавистницы и божественной наездницы Ипполиты.
Черные столбы дыма взметнулись в утреннее небо. Плач и стенания разносятся над скорбной долиной Белькарнаса.
Костры, костры, костры!
Блюдя старинный обычай, торнейцы за ночь собрали тела павших воинов, а утром зажгли погребальные огни. На сухие смолистые поленья, по три ряда, крест–накрест, сложили убитых. Запылало черное трескучее пламя, дым непроглядной пеленой застлал поднебесную синеву.
Отдавая последние почести павшим, воины трижды объезжают вокруг костров, затем спешиваются и делают еще по три круга. Протяжно и скорбно звучат боевые трубы, горестные вопли раздаются вокруг, слезы воинов орошают боевые доспехи.
Пламя разгорается все сильнее и сильнее, мечут торнейцы в пасти костров доспехи погибших соратников: копья, щиты и мечи, несчастливые в битве. Туда же летит оружие врагов, конская сбруя, сломанные оси и колеса, дышла и кузова колесниц...
Пламенем частых костров озарено просторное поле на другом берегу Белькарнаса. Там погребают амазонок Лота, Беата и Годейра. У самой воды на огромном царском щите лежит Кадмея. Царица сидит у ног дочери, склонившись к ее телу. Голова покрыта черным пеплосом. Царица не плачет, лицо ее окаменело. Пусть вопят около погибших мужчины, женщины Фермоскиры провожают в черное царство Аида своих дочерей молча.
