И все-таки приходилось признать, что Сервеза и Жесус Диаш правы. Перед полковником в самом деле был плот, а на плоту чернокожий музыкант играл на рояле.
Родригиш снова сунул в рот сигариллу и проворчал:
— Откуда этот псих взялся?
Пятьдесят пар глаз смотрели на реку в недоумении. Пианист, которого занесло в один из самых отдаленных уголков Южной Америки, да еще на плоту, — это не из тех зрелищ, которые они привыкли видеть каждый день.
Внезапно стало тихо. Как только музыкант увидел такое количество зрителей — прямо-таки комитет по встрече важного гостя, хоть и довольно необычный, — он перестал играть. Встал с табурета и помахал им рукой. Никакой реакции. Ну и ладно. Музыкант взялся за длинную доску, служившую ему веслом, и направил плот к берегу.
Когда до пристани оставалось несколько метров, Жесус Диаш бросил ему канат для швартовки. Минуту спустя музыкант спрыгнул с плота на берег.
— Откуда этот псих взялся? — повторил Родригиш, сходя с понтона, чтобы обрести твердую почву под ногами.
Уперев руки в боки и выпятив живот, который помогал ему сохранять равновесие и не свалиться в реку, полковник смотрел на пришельца недобрым взглядом. Сервеза наклонился к нему и шепнул на ухо:
— Похоже, он сюда прямиком из Каракаса или Боготы.
Может, Сервеза и прав. Человек в белом смокинге не мог быть здешним. Он выглядел так, словно только что вышел с вечернего приема и не успел переодеться. Не успел даже оторваться от рояля или спокойно докурить сигару. В общем, он явился из того мира, к которому они уже много лет не имели отношения. Из мира, где люди еще владели искусством жить красиво, были чисто выбриты, ценили элегантность и утонченность.
Музыкант выглядел довольным, он улыбался и доверчиво пожимал всем руки. Он был высок, широк в плечах и хорош собой.
Оказавшись перед Родригишем, он приподнял шляпу и объявил с улыбкой почти такой же широкой, как клавиатура его рояля:
— Должен признаться, господа, я очень рад, что наконец добрался до своего пункта назначения.
Полковник Родригиш смерил музыканта ледяным взглядом. У этого типа был белоснежный костюм и подпиленные ногти, от него шел пьянящий аромат духов, вроде тех, которыми иногда пользуются женщины перед тем, как заняться любовью, и он не внушал полковнику никакого доверия.
— Ты откуда, чужак?
Музыкант тыльной стороной ладони отряхнул пыль со смокинга, затянулся сигарой — не резко, а довольно изящно, не скрывая удовольствия, — и ответил:
— Боюсь, если я вам скажу, вы не поверите.
Родригиш, которого это начинало забавлять, продолжил:
— А ты все-таки скажи.
Тип уверенным и ловким движением поднес сигару ко рту — она, как светлячок, вычертила золотистый узор на фоне зеленых джунглей — и с гордостью объявил:
— «Белен»!
Полковник побледнел. Это название вызывало у него крайне неприятные воспоминания, так что он нисколько не обрадовался нежданной встрече с человеком, который мог вновь вызвать призраки его прошлого.
— Хочешь сказать, что ты из Белена?
— Нет. С «Белена». С корабля.
Родригиш с облегчением выдохнул воздух, который задержал было в легких.
— Это тот, что ходит из Манауса в Сан-Карлус и обратно?
— Да, тот самый.
— И что такому типу, как ты, понадобилось на борту «Белена»?
Музыкант выпустил новое облачко дыма, на этот раз — прямо в лицо Родригишу, словно желая его разозлить. Хотя вряд ли он сделал это намеренно. Скорее, это было просто легкомыслие. Легкомыслие и беззаботность.
— Ничего. Просто я там был.
Полковник покосился на инструмент, который по-прежнему покачивался на плоту.
— Вместе с роялем?
Музыкант посмотрел на небо, задумался, потом его взгляд прояснился:
— Да. Рояль и есть весь мой багаж.
Такая беспечность и необычность поведения нового персонажа вызвали в толпе смех. Родригиш, немного раздраженный тем, как складывался разговор, продолжал расспросы:
— И что было дальше?
Все уставились на пришельца, не скрывая любопытства, но музыканта это, кажется, не слишком волновало, словно он не понимал, насколько всеобщее внимание сосредоточилось на его персоне, как он взбудоражил и заинтриговал этих людей, выбив их из колеи повседневной жизни.
