Соланж прошла через лес, спустилась на булыжную мостовую деревенской площади. В темноте пробивался только слабенький луч от церковных дверей. Странно, что в церкви до сих пор горит свет. Я отнесу сирень к алтарю. Соланж поднялась по крутым степеням и отворила тяжелую дверь. Прежде, чем она осознала, что видит и слышит, она поняла — надо бежать. Назад к Амандине. Возьмите маленькую девочку на руки и бегите, бегите и никогда не оглядывайтесь назад.
— Бонжур, мадемуазель. Как прекрасно, что вы пришли добровольно.
— Я, да, добровольно.
— Прелестный доброволец. Нарядно одетая, с цветами для нас, ах вы, французские женщины, не похожи ни на каких других!
Их смех, влажный, непристойный, три эсесовца подошли к Соланж. Двое схватили ее за руки, третий сорвал платок, расстегнул жакет, грубо провел пальцами по груди. Потом похлопал Соланж под подбородком.
— Прелестный ангел пришел, чтобы спасти нас, ха?
Их смех стал громче, грязные пальцы впились в плоть ее рук, увлекли в темноту. Часовня. Один из них ударил ее по щеке торцом пистолета, бросил на каменный пол. Она все еще держала в руке сирень. Удаляющиеся шаги. Неподвижность. Тени мраморных святых дрожали в свете факела. С места, где она лежала, она видела, как те же самые три эсесовца окружили человека. Один зажег спичку и поднес ее к глазу допрашиваемого, которого держали за руки остальные. От крика тени над головой закружились сильнее.
Снова очнувшись, Соланж разглядела двух маленьких мальчиков на скамье, которые рыдали: «Папа, папа», их заставили наблюдать, как мучают отца. Снова провал и тишина. Назад в темноту. В следующей вспышке света на месте мужчины женщина, которую откуда-то привели. Один мучитель держал ее за волосы, двое за руки. Любитель спичек спрашивал о чем-то. Очень мягким голосом он повторял свой вопрос снова и, когда она плюнула ему в лицо, любитель спичек рассмеялся, бросил приказ, и к ним подлетела женщина в форме, держащая ребенка. Ребенок плакал, тянулся к матери. Эсесовец зажег спичку и поднес пламя к головке ребенка, покрытой бледным пушком. Мать закричала: «Кловис!» Ее спросили еще раз, она повторила: «Кловис». Ей отдали ребенка и отпустили. Когда она подошла к дверям церкви, эсесовец поднял оружие, прицелился, выстрелил. Он стрелял в женщину, которая только что выдала лидера ячейки Сопротивления, членом которой был ее муж. На таком близком расстоянии им хватило одной пули на двоих, ей и ребенку.
В сумерках, в синий час как раз перед падением темноты, конвой из девятнадцати эсесовцев на автомобилях и мотоциклах на дороге к северу от Осера попал в засаду Сопротивления. Погибли три эсесовца. Были захвачены два бойца. Предварительное расследование показало, что один из этих двух — житель деревни. Репрессии начнутся на рассвете. В Осере. И здесь. Тридцать французских мужчин, женщин и детей в каждом месте. Обычно за одного расстреливали десятерых. Но, поскольку один из погибших был полковником, в его честь число удвоили. Сельских жителей, которых допрашивали в церкви, указали коллаборационисты. Их соседи.
Поднявшись с пола, Соланж подошла к мальчикам, которые так и сидели на скамье. Она молча прижала их к себе. Один из них коснулся глубокой раны на ее щеке… Она думала о Магдалене. «Когда я вижу своего мужа или Лилию, я никогда не знаю, не в последний ли раз. Допрос, пытка, расстрел». Допрос продолжался всю ночь. Будут выбраны тридцать человек. Другие, многие из них избитые почти до смерти, будут освобождены.
Шли часы, никто не подходил туда, где Соланж все еще сидела с детьми. Когда в высокие стрельчатые окна церкви проник рассвет, за ней пришли. Их построили вдоль глубокой траншеи, недавно вырытой против передней стены церкви. Сельские жители стояли перед своими домами. И в тот момент появилась Амандина.
Проснувшись, она побежала в деревню искать Соланж, и та успела заметить девочку на краю площади.
Орудийный огонь, думала Амандина, является частью игры. Театрализованное представление. Она смотрела туда, где падали игроки. Она видела, как мелькнуло изящное синее платье, взметнулось вокруг Соланж.
