В общем, надо было срочно очаровать трех собратьев неуверенной улыбкой, сказать им, что для меня вечер пятницы оказался законченным еще до заката, и после этого попытаться удержаться в седле. Но если ехать очень-очень медленно, то все будет хорошо, хорошо, какие странные зарницы перед глазами…
Я решила отправиться домой по обычной дороге, через мост, почту и мимо Букит Нанас, но где-то по дороге остановилась у квадратного раструба на столбе — посмотрев на часы, захотела узнать, какДанкер зарабатывает свое жалованье. И группа мирных малайцев в юбках-саронгах и шапочках-сонгкетах, сидевших на корточках у входа в соседний дом, насладилась замечательной сценой: свихнувшаяся женщина в седле, разговаривающая даже не сама с собой, а со столбом, или с беспроводной связью, в основном на темы о здоровье.
«Будущее империи — в руках каждой матери», сказал со столба голос Дебби, рекламирующей «Глакео», искусственное молоко. «Молодец, дрянь», ответила ей я. «Одна капля „Гетс-ит“ на мозоль — и боль проходит, можно снова танцевать», не убоялась Дебби. «Танцуй», разрешила я. «Самый красивый ребенок в мире получал „Вирол“ с рождения. „Вирол“ укрепляет кости, делает упругими мышцы», триумфально сообщила она. «Да неужели?» со сладкой улыбкой отозвалась я. «А у тебя самой есть дети?»
В результате этого диалога странные зарницы несколько погасли, я медленно обогнула заросший джунглями холм, миновала дом господина Бока на Ампанге (то есть немножко заблудилась), вернулась и поехала по пустынной аллее к Стоунеру. Это, собственно, уже полудеревня. Помню, я проехала небольшую столярную мастерскую (дерево тимбусу — для пеньков, где рубят мясо и т. д., дерево нибонг — для строительства, хворост мангровых зарослей годится только для очагов…). За ней было рисовое поле, я обогнала группу малайцев, несших серпы для риса — не сильно изогнутые, похожие скорее на ножи. Один из них медленно ехал на древнем велосипеде рядом, балансируя перед седлом аккуратно сложенную пачку уже обрезанных квадратами банановых листьев, с их бледными параллельными линиями прожилок. А вот растут рядочком и сами бананы, у каждого на гроздь плодов надет джутовый мешок, для правильного созревания. Тут я подумала, что пить джинчик вообще-то иногда хорошо, он делает тебя добрее, а мир сказочным, но — черт, надо попытаться ехать быстрее, свет становится странным, вот сейчас упадет ночь, и джунгли возьмут у города свое: сверчки, лягушачьи вопли…
Тут перед моими глазами и мелькнул этот луч смерти поперек дороги, я резко наклонила мотоцикл, и…
Первые два тазика с мыльной водой, скатившейся с меня, хихикающая А-Нин выплескивала куда — то за ограду. Потом стало легче. Голова очистилась — вот польза от купания в канаве.
— Мем ест горячий острый суп, хорошо после вино, — сообщила мне А-Нин. Я вспомнила мелькнувшую в окне черную круглую голову повара Чунга, вдруг заранее ощутила этот его горячий острый суп — с маленькими усатыми креветками, кусочками рыбы, кисленький, пахнущий перцем — и мои ноздри начали раздуваться.
— Горячий суп очень вовремя, — согласилась я, и тоже вежливо похихикала.
А после него я поняла, что спать уже не хочется, у меня впереди длинный вечер, и деваться некуда. Пришла работа.
Один год и восемь месяцев назад я была брошена лицом если не в сточную канаву, то в кое-что похуже — в расследование дела убитых спецагентов из Калькутты. Первый в моей жизни опыт такого рода.
Я помню, как это было: сначала ты ходишь, задаешь вопросы, думаешь, с тобой не происходит ничего. И кажется, что все время на земле — твое, все будут ждать, пока ты разберешься, сосредоточишься, подумаешь. А потом выясняется, что наоборот — никто тебя не ждет, происходит множество событий, по большей части к тебе отношения не имеющих. Но часть их — очень даже имеет. И я помню этот момент, когда время становится самой большой ценностью в мире. Когда просто надо сесть и подумать, прогуляться по улице — и привести мысли в порядок. А времени на это уже нет.
Вот он и пришел, такой момент, подумала я, слушая хор насекомых за окном. Пора. Пора подвести некий предварительный итог массе событий, уже случившихся со мной и вокруг меня. Где опять чертова бумага? Ладно, обойдусь без нее.
