— А, у вас там вчера были неприятности, — сообщил он мне, жуя банан. — Исповедальня свободна, как только соберетесь — я сяду за ширму, и вы получите ваше отпущение. Но стоит ли — мы с вами и так об этом говорим. И вы знаете, госпожа де Соза, что здесь вас всегда поймут.
Я вздохнула и огляделась: деревянная обивка стен, кафельный пол новенькой церкви пахнет чем-то чистым, влажным и ароматным, над головой вентиляторы. Отец Эдвард, темноглазый человек моего возраста с тщательно зачесанными назад, вокруг тонзуры, прямыми волосами, ловким движением прячет недоеденный банан в коричневую бумагу и делает шаг вслед за мной внутрь, в храм святого Джона, с порога, куда он вышел было для быстрого перекуса.
— Ну, хорошо, а как там мой любимый ученик? — весело спросил он, ведя меня к исповедальне.
— Данкер? — посмеялась я. — Он скоро придет к вам с рассказом о том, что я жестока и хочу от него невозможного. Но я должна сказать вам спасибо — это тот самый человек, который мне нужен. И через год он тоже скажет вам спасибо. А еще до того он, надеюсь, догадается пригласить вас выступить с передачей. На этих, как их, средних волнах. О чем угодно, хоть о ваших учениках. Но ваш собрат из церкви святой Мэри там тоже рано или поздно будет, чисто католическое беспроводное сообщество я не замышляла. А теперь, отец Эдвард, вы правы — давайте пока обойдемся без исповедей, сядем на скамью, и я буду расспрашивать вас о вашем китайском подопечном, который провел тут несколько дней.
— Вы думаете, я вам что-то расскажу из того, что не сказал полиции? — услышала я в ответ.
Я посмотрела в глаза отца Эдварда, на его квадратный подбородок, и поняла, что если этот человек не хочет говорить — значит, не скажет, ни полиции, ни мне.
— Отец Эдвард, его убьют, если он рассчитал свое исчезновение неправильно. Можете мне верить или не верить, но я еще приду к вам на исповедь, не забывайте. И там буду просто вынуждена говорить правду. Я хочу помочь этому китайцу, спасти его. Но давайте я буду задавать самые невинные вопросы.
— А задавайте любые — я и правда не знаю главного, куда он делся, — пожал плечами отец Эдвард. — Но если вернется — я снова дам ему приют и вам ничего не скажу, уж не обижайтесь.
— Вот и отлично. Итак, он не знает английского?
— При таком французском этого можно не стыдиться.
— Он говорил здесь с китайцами? Они его понимали?
— Он ни с кем не говорил. Мыл вон там, — отец Эдвард кивнул в сторону выложенного кафелем алтаря, — и вообще везде, и этим как бы платил за стол и кровать. Сидел в библиотеке — у меня есть пара французских книг. Сидел, конечно, и у себя, в клетушке уборщика. Нет, ни с кем не пытался разговаривать.
— А как он к вам вообще попал?
— О-о, вот это самое удивительное. Как мне потом сказали, вошел в церковь, очень быстрым шагом, взял стоявшую вон там швабру, выжал тряпку, намотал ее на перекладину, снял очки и начал мыть. Сестра Сесилия, которая за этим наблюдала, была твердо уверена, что его нанял я. А теперь представьте себе сцену. Я иду вот тут, в проходе. Вижу, что в храме все хорошо, прихожан нет, китаец моет пол, выглядит как более чем естественная часть пейзажа. Будто он тут уже целый год. Иду дальше, в кабинет, сажусь за свой стол — и тут меня посещает мысль: а кто его нанял мыть мою церковь — сестра Сесилия? И когда? Выхожу обратно, приближаюсь. И слышу… ну, первой моей мыслью было, что со мной говорит швабра, на отличном французском. И только потом до меня дошло, что это тот самый китаец ко мне обращается.
— Молодец… Какой же молодец.
— Ну, и уже к концу разговора он просил предупредить его, если хоть кто-то — кто угодно — начнет им интересоваться. Очень интересный эффект — он не говорил, как вы, что его хотят убить, не уверял меня, что не делал ничего плохого. Но как-то все было понятно без слов, не могу вам даже этого передать. Впрочем, до моих предупреждений не дошло, все случилось потом само собой. Он стоял вон там, на галерее, где библиотека, кругом бегала толпа наших мальчиков — только что кончился урок. Не столько стоял, сколько мелькнул там. А я в тот момент беседовал с местным полицейским, который как раз этого китайца и искал. Я ему не сказал, конечно, ничего существенного.
