Выстрел — тихий и металлический — лязгнул от угла бара, там, где стоял Вонг. Сверху, где за деревянным прикрытием прятался Тони, раздалось сдавленное шипение, а потом тишина.
И тогда грохот, если не рев, прозвучал уже справа, там, где была эстрада. И еще раз, и еще. «У-у-у», зашуршал воздух у меня над головой. Я как автомат повернула туда голову: Магда стояла, согнув ноги и чуть подавшись вперед — в сторону широкого проема между двумя залами, через который ей открывался вид на бар и китайцев. В руках ее был револьвер громадных размеров. Саксофон был зажат у нее между коленями, футляр от второго инструмента лежал перед ней, открытый, и никакого второго саксофона там не виднелось.
— Привет из Чикаго, — послышался на весь зал шепот Магды.
— Ай-и… — безнадежно сказал один из вооруженных китайцев — я так же автоматически повернула голову влево. Он смотрел на свое плечо, по которому расплывалось красное пятно.
Тишина длилась буквально мгновение. Потом слева, от угла бара, донесся мягкий стук, как будто по полу что-то катили. За ногами стоявших я увидела, как Вонг кувыркается по полу, как в цирке, в сторону дверей — и исчезает в них. Я дернула головой вправо: понятно, ему нужен был всего ярд, чтобы оказаться вне досягаемости оружия Магды (ей мешала стена между двумя залами). И еще пару ярдов, чтобы выкатиться на улицу, под ноги замершей там толпы. А ведь там, вроде, должен был на всякий случай стоять констебль?
Тут Робинс молча, медленно и очень спокойно поднялся на ноги. Справа встал еще один полицейский. Робинс начал неторопливо переводить взгляд с одного китайца на другого. Пауза длилась секунды три. Потом китайцы начали, деловито и без лишних сцен, глядя куда-то в пол и неловко улыбаясь, аккуратно бросать револьверы. К ним двинулись констебли.
Дальше было плохо. Кто-то входил в бар с улицы, кто-то выбегал в обратном направлении, по двум залам «Колизеума» перемещалось одновременно несколько десятков человек, мужчины, женщины. Поняв, что больше никто ни в кого не будет стрелять, я уже неслась вверх, меня опередили другие люди, тоже бежавшие к Тони. Лужа крови возле его тела была очень большой. Нога, лежавшая в этой луже, чуть подергивалась.
Магда пронеслась мимо, отпихнула меня, сидящую возле Тони — даже этого не заметив, — и потащила из кармана Тони платок. Он оказался пропитан кровью и к перевязкам непригоден. Магда начала бессмысленно тыкать куда-то пальцем, подбородок ее дрожал, она пыталась говорить — звуков было не слышно.
— Доктор будет через минуту, — ответил ей кто-то. — Только одна рана. Сквозная. Бедро. Все будет нормально. Мой платок пока что пригодится, позвольте-ка…
Тони открыл туго зажмуренные до этого глаза, провел рукой по ноге, посмотрел на собственные пальцы в крови.
— Испытываю эстетический шок, — отчетливо сказал он слабым голосом. И снова замолчал.
Я никому здесь не была нужна.
Держась за перила, которые так плохо защитили Тони, я поднялась на ноги и обнаружила, что край платья в крови. Пошла по лестнице вниз, чуть не плача — что это за тягостный бред? Не должно было быть никакой стрельбы. Я приехала в этот город для того, чтобы найти смертельно напуганного человека, помочь ему, помочь другому хорошему человеку, который «попал в сложную историю». И только.
А в результате наша с Магдой блестящая идея сделать мою частную армию на вид как можно менее угрожающей провалилась сразу же. Еще ничего не началось, а я уже осталась без защиты.
А с каким восторгом Тони отозвался на мое (ну, на самом деле — Магды) предложение покататься неделю-другую в инвалидном кресле! Кто, на самом деле, будет опасаться инвалида и даму с саксофоном. А вот теперь — будут. И это притом, что сейчас Тони и на самом деле не сможет какое-то время ходить. А что, если он будет хромать всю жизнь? А что, если… Сколько ему лет? Пятьдесят пять? Скоро будет шестьдесят? И в таком возрасте он получил пулю и потерял много крови?
Два китайских боя с почетом несли мне навстречу, по лестнице вверх, кресло Тони. Вряд ли они даже поняли, что произошло — может быть, решили, что Тони на минуту забыл, что не может ходить.
