Чтобы передохнуть от невероятного напряжения, Звягинцев вышел на воздух, в вечернюю рощу. Он шел туда, где в отдельной, отгороженной досками закуте жил старый карибу – северный олень. На поляне, рядом с вольером, стоял чум, покрытый дублеными шкурами, там обитал маленький желтолицый человечек без возраста – енисейский шаман.
Шаман ни с кем не разговаривал, кроме своего оленя, и единственным человеком, который знал о нем чуть больше остальных, был Николай Звягинцев. Кола, как звал его шаман с ударением на последнем слоге. В ответ Звягинцев дал ему прозвище Оленко. Это детское сказочное имя так шло к его безбородому лицу и ярким раскосым глазам цвета черного чая, с зеленой хвоинкой на самом дне.
Они сдружились еще зимой, когда Звягинцев принес оленю полные карманы круто присоленных самодельных сухарей. Соль – единственный корм, которого олень не может добыть в природе так же легко, как траву и мох, и таежный отшельник внезапно раскрылся.
– Земной поклон! Славлю тебя за хлеб, за соль, – важно сказал шаман, приложив правую руку к сердцу, и поклонился Звягинцеву.
Звягинцев побледнел. Именно так, чуть протяжно, с глубоким достоинством и силой, здоровалась и прощалась Она!
– Ты знал Каму? – севшим от волнения голосом спросил он.
– Эден-Кутун, Белая Шаманка, главная в тайге! – уклончиво ответил Илимпо.
– Ты знаешь, как найти Ее? – замирая от счастья, спросил Звягинцев.
– Илимпо знает все тропы, он много раз ходил по Ворге Мертвых и ни разу не заблудился.
– Помоги мне найти Каму!
– Каму нельзя найти, надо ждать, пока сама позовет, – ответил шаман.
С той поры Звягинцев приходил к шаману поговорить, точнее, помолчать о Ней.
Для горбоносого хора он приносил в горсти соль грубого помола – и заручился настоящей дружбой Оленко.
Шаман сидел у гаснущего костерка, посасывая трубочку с листовым самосадом, а его олень понуро стоял рядом.
– Старому Илимпо пора в дорогу, – повторял шаман, и эти слова не вязались с его детским, безбородым лицом и иссиня-черными волосами.
– Ты хочешь вернуться обратно в тайгу? – не понял Звягинцев.
– Можно взять шамана из тайги, но нельзя взять тайгу из шамана. Илимпо скоро будет там!
Он ткнул пальцем в рыжий дым костра, плывущий выше березовых вершин.
– Железная Шапка ко мне приходил… – сказал он после долгого молчания, и Звягинцев понял, что эвенк говорит о Сталине. – Сильно старый стал, – продолжал шаман. – Илимпо помнит его крепким и молодым, тогда его дух был похож на синий лед, а душа – на разноцветное пламя. Теперь он тусклый пепел, но Агду может раздуть его снова.
– Он величайший злодей в мире, – угрюмо заметил Звягинцев.
– Что с того? Злой пастух лучше доброго! – равнодушно заметил Илимпо. – Он знает, какого хора оставить в живых, он твердой рукою режет больных оленей и отдает собакам негодный приплод. Он может спилить рога лишним хорам, и тогда самки прогонят их. Он знает больше вожака и, если надо, может заменить его на другого. При нем хорошо плодятся стада…
– Если жизнь оленя и жизнь человека весят одинаково, то в твоих словах есть жестокая правда, – согласился Звягинцев.
– Пойми, Кола, злой пастух бережет своих оленей, но никогда не жалеет одного или двух! Если важенок слишком много, самцы ослабеют от гона и погибнут в морозы; если мало – телушки останутся без приплода. Может ли один такой хор обижаться на пастуха, если при этом хорошо всему стаду? Много лет назад я сам привез Железную Шапку к Белой Шаманке, – гордо блестя глазами, сказал Илимпо, – она отдала ему шар с именем Предреченного.
– Сталин был у Камы? Быть того не может! – убито произнес Звягинцев.
– Был, – воскликнул Илимпо, – и взял у нее столько силы, сколько мог удержать в ладонях. Ради него одного сошел Агду! В тот день упали чумы, и поднятые вихрем летели по небу олени, а на реке Чомбай образовался новый порог. А после Илимпо нашел в тайге шар с именем Предреченного.
