До гранитного креста Северьян добрался уже в сумерках восьмого дня. Все ближние подходы к горе скрывал густой еловый лес – ерник, выше по склону росли столетние серебристые березы. Как учил Данила, приготовил Северьян семь факелов из крученой бересты – три дойти до места, три – обратно и один запасной. Факелы привязал за спину и спрятал на груди кресало, после, сдвинув камень, протиснулся в узкий лаз и на коленях пополз в каменный зев, туда, где, по словам Данилы, ковром лежали золотые самородки.
Внутри горы было тепло и влажно из-за постоянной капели. Сквозь узкое жерло протиснулся Северьян в просторную подземную храмину и зажег первый факел. Огонь не тревожил спящих в расщелинах змей и летучих упырей, похожих на комки бурой паутины. До тайного места было несколько поворотов подземного хода. Просторные храмины соединялись узкими лабиринтами, и скальные ступени выше человечьего роста всякий раз круто обрывались в глубину.
Звонкая пустота внутри пещер жадно ловила живое дыхание, звук шагов и скрип камней под подошвами. В переменчивом свете проступали из каменных стен величавые лики уснувших великанов. Один за другим прогорели три факела, но крепка в таежниках бережливая жилка; березовые остья Северьян не бросал, а привычно складывал в мешок. До условленного места оставался один переход со спуском в глубину.
Правду сказал Данила! Дивные картины поплыли вокруг Северьяна: вокруг, насколько хватало света, блестел «желтый камень». Руды тоже имеют свой норов и возраст, среди них текучее золото – самое молодое и чистое, а бывает и так: блеснет старателю в полутьме пиритовый иней – и очарует игрой золотой зерни. Своды пещеры на головой Северьяна мерцали, точно покрытые драгоценной испариной, золотая влага копилась в чашах-уступах, бежала вниз густыми потеками, стыла на сколах камней тонкими сосульками, срывалась вниз густой капелью и снова тянулась вверх драгоценными столбиками с грибными шляпками на макушках. Местами хрупкое золотое кружево покрывало валуны и ползло по стенам вверх, как древесный мох. Но дивные игры подземных Богов и красота, недоступная человечьему пониманию, не тронули Северьяна. Воткнул он факел между камней и сел на каменный уступ, обхватив руками голову: золото нашел, да сына потерял, погасла его последняя надежа!
Думал, женится – опамятует! Любовь исцелит погасший разум! А только хуже все запутал… Как быть, если дикой пчелой жалит сердце молодое пламя и тело, как улей, полный ярых сот, течет медом молодых желаний? Заронился он на невестку, на красу ее непорочную, и тяга мужская медвежья зовет обнять, коснуться маковых губ, испить с них росу медвяную, укрыть от невзгод ярой силой, настоянной на травах таежных, на камешках Черного Кама.
Что делать? Уйти на дальнюю Колу или у старца Елизара Белого Голубя оскопиться чистоты ради?.. Или поближе… отыскать полынью на стремнине и там, под енисейским льдом, остудить хмельную голову? Есть и иная, тихая смерть… Кому, как не ему, опытному рудознатцу, знать-ведать про ртуть-Скарапею? Тонким жальцем вынет ласковая змейка боль из груди и подарит тихое забвение.
Все глубже в недра Шайтанки пробирался Северьян, пока не нашел сухую укромную нишу. Из остатков факелов сложил костерок, высыпал в глиняную чашу кристаллы киновари, пережег на костре и выбросил пустую окалину. На дне чаши остался густой серебристый сок. Подвижные капли свернулись змейкой, безмолвной Скарапеей. Северьян перелил живое серебро в кожаный гайтан и спрятал на груди под свадебной рубахой.
Чадя и рассыпая искры, догорел костерок… Северьян притушил его и лег на сухую плиту, завернувшись с головою в доху, чуя, как разливаются по груди ледяные ласки Скарапеи. Гремят удары сердца, как удары тяжкого молота, и колокольный звон пробивается, словно совсем рядом бьют в вечевое било, созывают народ на суд, а судить будут его, Божьего трудника Северьяна – не татя, не блудника, но паче всех грешника!
Все ближе и слышнее шум моря людского, будто в подземелье собралось народное вече. Очнулся Северьян и с удивлением осмотрелся, вроде как лунное синие рассыпается по подземелью, рисует витые колонны и зовет по галерее туда, где слышны звон и голоса.
