– Блатуешь, чушка, когда блатные спят? – буром попер на него Главшпан, и кодлак сгрудилась плотнее вокруг главаря, передавая ему всю свою жажду крови и трусливую агрессию.
Якут шагнул почти вплотную к Главшпану, не вынимая рук из карманов, он изучал бледное лицо Главшапана с трясущейся гузкой вместо подбородка и парой свинцовых пуль, загнанных под лоб.
Подголоски сунули в руку Главшпана обрезок арматуры – увесистый стальной прут, не меньше двух сантиметров в поперечнике.
– Наваляй ему по полной! – науськивал Малява.
Взвесив стержень в руке, Главшпан прикинул тяжесть удара.
– Сдохни, придурок! – Арматурина взвилась над головой Якута, но тот успел перехватить занесенный штырь.
– Отдай игрушку, – миролюбиво, почти ласково, попросил он, но что-то в его голосе заставило всю кодлу попятиться.
Якут левой рукой выкрутил штырь из кулака Главшпана и, легонько толкнув его в грудь, сбил с ног. Главшпан попробовал подняться, но от упругого толчка снова упал навзничь. Не понимая, что происходит, он поднялся и вновь упал под напором воздушных волн от пасов Якута. Со стороны это походило на игру в мячик, где мячиком служил Главшпан.
Наконец Якуту надоело забавляться, и он вполне реальным хуком справа свалил Главшпана в снег, и на глазах у замершей кодлы не спеша и по возможности аккуратно завязал у него на шее стальной штырь. Легированная сталь извивалась в его руках как мягкая проволока. Главшпан выл и беспорядочными рывками попробовал сорвать железный галстук.
Якут помог Бате подняться, собрал рассыпанную чагу и отвел его к костру, брошенному «малолетками», потом притащил охапку лапника, пособил стянуть вымокшие валенки и повесил их на рогульки сушиться.
– Проверка… – простонал Звягинцев. – Будут искать…
– Не волнуйся, отец, сегодня о нас с тобой никто не вспомнит…
Вскоре к костру приковылял Главшпан, за ним высыпала непривычно робкая кодла.
– Развяжи, – рыдал Главшпан, тиская ржавый профиль.
– Извини, развязать не могу, хотя и узел простой, – подбрасывая в костер дрова, ответил Якут. – Извинись перед старшими, тогда подумаю…
Скуля и глотая слезы, Главшпан провыл извинения.
– Бля буду! – закончил он свои излияния.
– Будешь, будешь… – успокоил его Якут и сдернул с шеи развалившийся надвое прут.
Ближе к ночи к костру прибился сбежавший из барака Малява. Глядя влюбленными глазами в загадочные щелки Якута, он протянул ему неслыханную роскошь – сигарету «Ява». «Яву» в Петрецово курил только начальник лагеря, и происхождение этой сигареты наверняка было опасным и романтичным. Малява принес закопченный котелок для чая и пару промороженных хлебных паек.
– На, завари. – Звягинцев протянул Якуту чагу.
– Сырая – не заберет… – засомневался Малява.
– А ты попробуй!
– Добро! – Якут бросил горстку в котелок с талым снегом.
Когда густой, как торфяная вода, чай был готов, Якут вынул из кармана горсть черных, круто присоленных сухариков.
– На, хапни. – Якут протянул Звягинцеву железную кружку и сухари. – Пей молча, – отбросив привычную мягкость, приказал он, – потом сухариками заешь… Пей и весь свой Род поминай! Его силой и поправишься…
После Якут осмотрел его, как опытный доктор.
– Ты, Батя, только не шевелись. Ребро у тебя сломано… Давай полечу…
Якут закурил «Яву» и раз и другой дохнул душистым дымом на синеватые кровоподтеки и помазал своей слюной.
– К утру заживет, – пообещал он, – ты лежи здесь у костра, а я буду дрова подбрасывать.
– За что сел? – чувствуя, как затихает и сворачивается в клубочек боль в груди, спросил Звягинцев.
– Статья сто девяносто первая, часть вторая, – привычно выдал свой «расстрельный букет» Якут.
– Поясни, – напрасно напрягая память, попросил Малява.
– За пять кило рыжухи, – наслаждаясь дымком «Явы», не сразу ответил Якут, он курил заветную сигарету уже второй час, но табак все не убывал.
– Золота? – не поверил Малява.
Якут кивнул:
– Едва «пыжика» не дали по совокупности! У нас ведь как? За десять грамм – пять лет отсидки.
– Откуда столько? Повезло? – загорелся Малява.
– Работал я бульдозеристом в артели «Яна», – со вздохом ответил Якут. – Янинский карьер вскрывал, срезали мы макушечку, первинки сняли, и поперла наверх
