— Полуденное Копье, Повелитель Света, Повелитель Жизни, Повелитель Очищающего Огня, прими через огонь воина, чьи воинские дни окончены, охотника, которому больше не охотиться…
И пока он пел, сын Царя вышел на середину и, взяв факел из рук одного из жрецов, повернулся к костру и несколько раз ткнул его в хворост. А затем, когда огонь стал лизать сухое дерево, он швырнул факел прямо в середину огромного костра и, поставив ногу на торчащее из кучи полено, легко вскочил на вершину, рядом с темным запеленутым телом. На мгновение он, присев на корточки, застыл, обняв тело отца и склонив голову ему на грудь, так что в минуту прощанья их ярко-рыжие волосы спутались. Потом он спрыгнул на землю, весь в крови от освежеванных шкур, с искрами, тлеющими по краю набедренной повязки.
На рассвете угасающее пламя залили ячменным пивом и, когда достаточно охладел черный след от костра, собрали полуобгорелые кости Царя и, завернув их в кусок алого полотна, сложили в большой кувшин.
При разгорающемся свете Дрэм разглядел, что в могильнике вынут дерн и в небольшое отверстие жрец ставит кувшин, произнося нараспев магические заклинания. Возле кувшина сложили оружие, украшения и все то, что осталось от лошадей и охотничьих собак, а также жареное мясо и кувшины с медом и зерном для последнего путешествия Царя. Затем воины замуровали отверстие, заложив его куском мела и дерном. Теперь только черный шрам на траве напоминал о том, что Царь ушел за закат.
И снова наступило томительное ожидание. При бледном свете зари было видно, что лица собравшихся, нетерпеливые, напряженные, устремлены на вершину могильника. Туман слегка рассеялся и повис клоками: сквозь струи испарений уже проступали темные низкие кусты боярышника, тиса, можжевельника, росшие на широком уступе, стал виден и зеленый пышный ковер на склоне древнего могильного холма. Туман забирался в волосы, его серебристо-белые цветы цеплялись за грубошерстные плащи воинов и шкуры собак, снующих под ногами. Где-то проснулась с криком птица, невидимая в сером море утреннего тумана.
На этот раз ожидание прервал трубный глас воловьих рогов. На вершине священного холма, куда, как всем казалось, никто не поднимался, вдруг появился Верховный жрец, а рядом с ним стоял молодой воин с лицом покойного Царя. Толпа ахнула, и тут же раздался дружный крик: «Царь! Вернулся Верховный Вождь!» И Дрэму, глядящему сквозь непрерывно движущиеся кольца тумана, почудилось, что эти двое там, на вершине холма, ростом гораздо выше всех остальных людей и что они не простые смертные, а легендарные великаны и герои.
Верховный жрец поднял руки, и голос его, долетающий сверху до нетерпеливо ожидающей толпы, был пронзительно тонкий, как птичий крик среди туманного утра.
— Царь ушел на запад! Царь вернулся! Солнце садится и встает. Примите Царя, о воины племени!
Дрэм заметил, что в воздетых руках жреца, над серпиками рогов его головного убора, вдруг заалел витой обруч из золота, непонятно как выхвативший отблеск предрассветного пламени из этого молочно-белого воздуха. Во внезапно наступившей тишине было слышно, как колечки тумана проходят сквозь темные можжевеловые ветки. Медленным движением Верховный жрец опустил руки и так же медленно надел обруч на голову молодого Царя, сдвинув его низко по самые брови.
Взрыв одобрения потряс толпу. Бурно нарастающий гул голосов разрядился страшным грохотом — воины колотили копьями по щитам, приветствуя Царя. Когда шум утих, все увидели, что Верховный жрец исчез, растаял в воздухе так же таинственно, как и пришел.
На вершине холма стоял молодой Царь, один среди тумана и корявых деревьев боярышника, неожиданно отдаленный ото всех своим новым положением. Траурная раскраска была стерта с его лица. Протянув руки, он стал медленно поворачиваться, так, чтобы племя, согласно обычаю, могло его разглядеть. Завершив круг, он выкрикнул резким пронзительным голосом:
— Я Царь!
И толпа дружно ответила:
— Ты Царь!
— Я Царь! Вы, мои воины, поклянитесь мне в верности!
Раздалось тихое пение, трехкратно повторяемая клятва Золотого Народа:
