— Мне кажется, дед, ты не из тех, кто спрашивает разрешения, — сказал Дрэм, улыбнувшись. Он погладил лошадь, которая вдруг беспокойно задергалась, испуганная большим скоплением людей. — Ты ведь все равно поехал бы, чтобы поговорить с теми, с кем тебе хочется.
— Ты всегда был нахальным щенком, — сказал дед, презрительно выпятив губы и насупив лохматые брови. А затем добавил: — Но ты все правильно сказал. Это вина твоей матери, Сабры. Я так давно спорю с этой женщиной, что теперь мне не остановиться. Глотку дерет от этих споров. Пойди лучше пива мне принеси, вместо того чтобы стоять тут и скалиться, как лягушка на горячем камне.
К тому времени, когда Дрэм наконец раздобыл ячменное пиво и принес его старику, а затем отыскал свою лошадь, оставленную под присмотром двух младших мальчиков, Дамнорикс, Вождь клана, успел выйти из дома и сесть на вороного жеребца, которого держал для него Вортрикс. Алый плащ и золотые браслеты на руках и могучей шее Вождя горели огнем в осеннем утреннем тумане. Все старейшины и знатные люди клана были в сборе, большая часть верхом. Совсем близко от лошади Вождя Дрэм увидел Тэлори на молодой рыжей кобыле. Тэлори, как всегда, казался гибким и смуглым на фоне золотисто-рыжих воинов. Неподалеку он заметил Морвуда: из-под волчьего плаща у него выглядывало ожерелье из голубых мелких бус, таких же твердых и блестящих, как его светлые бешеные глаза. Был тут и старый Кайлан из Школы Юношей и много других всадников. Неожиданно в центре старейшин оказался Мудир — и все придержали лошадей, чтобы не наступить на его тень. На груди Мудира сиял янтарно-желтый символ Солнца, из-под головного убора в виде сложенных орлиных крыльев торчали седые волосы. Жрец уселся на носилки из шкур, прикрепленных к березовым шестам, — шесть носильщиков подняли носилки на плечи. Затрубили и заревели огромные бычьи рога, взывая к жемчужно-серым утренним небесам.
Всадники, следовавшие за Вождем, пришпорив коней, сразу же припустили галопом. Проскочив между хижин, они друг за дружкой пересекли бурливую речку под горой, а затем поднялись по склону к большой тропе, которая тянулась вдоль гребня Меловой от рассвета до заката. За ними ехал Дрэм и другие мальчики с собаками, которые носились среди лошадей, подгоняя обезумевший от страха скот.
Весь день отряд шел по древней зеленой тропе навстречу закату. Чаща осталась позади внизу, со стороны меча, а со стороны щита[1] повсюду, где расступались длинные горные хребты, сверкала полоса Большой Воды. Только для Дрэма все было наоборот, потому что он нес копье и меч в левой руке, а щит, когда нельзя было не брать его с собой, на правом плече. При команде «Меч!» или «Щит!» ему каждый раз приходилось, до того как выполнить ее, в уме быстро поменять оружие местами.
От дороги постоянно убегали тропинки, то травянистые, то меловые, паутиной окутывая желто-рыжие гребни высоких холмов. Навстречу попадались стада пасущихся овец, завидя отряд, они испуганно сбивались в кучу и, постукивая копытами, смотрели на блестящую бронзу и алые плащи, на мчавшихся с громким цоканьем лошадей, на их развивающиеся гривы. Маленькие темнокожие пастухи выкрикивали проклятья вслед золотым людям, которые проносились, как гордые боги, распугивая овец. Они проезжали мимо круглых могильников, безымянных героев, в изобилии разбросанных вдоль хребтов и помогающих опознавать дорогу. В этот первый вечер они разбили лагерь у одного из заброшенных овечьих прудов, обнесенного стеной. На следующий день, около полудня, впереди, на широком уступе Меловой, показался Царский Дворец.
К этому времени к ним присоединились еще несколько отрядов, каждый со своим вождем и старейшинами, и они все вместе поднимались теперь по белым тропкам Меловой навстречу огромной цитадели, сложенной из плит торфяника под самым высоким гребнем, как корона с тремя зубцами или свернувшаяся петлей змея.
Был ясный осенний день и кусты боярышника, усеянные яркими ягодами, отливали медью в лучах солнца, на фоне белоснежного крепостного вала. Чуть ниже по склону, среди бурого жухлого дерна, зеленела изумрудная трава, пробужденная к жизни осенними дождями, сменившими засуху конца лета. Это был один из тех дней, когда все линии резко очерчены, а краски ясные и холодные, как блестящее украшение в центре щита. Но впереди над Большой Водой ползла низкая гряда туч — она двигалась в направлении гор и Болота; даль уже заволокло дымкой, будто кто-то провел грязным пальцем и размазал чистые краски: голубые, зеленые, сиреневые.
