И все-таки общение с Яшкой не прошло бесследно. Например, тот умел мастерски свистеть, вставив по два пальца обеих рук в рот, и его молодецкий посвист буквально очаровал Алешу. Поэтому когда несколькими годами позже он с отцом охотился в их угодьях и потребовалось срочно поднять опустившегося в кусты тетерева на крыло, под выстрел, Алексей уже не единожды отработанным с Яшкой приемом пронзительно свистнул. Черно-белый красавец ошалело выпорхнул из куста и тут же рухнул оземь, сраженный пулей Михаила Петровича. Отец, радуясь удачному выстрелу, с улыбкой посмотрел на сына и шутливо погрозил ему пальцем: знаю, мол, у кого ты такому мастерству научился.
– Только не вздумай выкинуть нечто подобное при матери, – посоветовал он. – Обморок будет гарантирован.
Алексей понимающе улыбнулся в ответ…
Итак, решение проблемы найдено! Достаточно будет в нужный момент пронзительно свистнуть, и медведь непременно встанет на задние лапы, чтобы определить источник неожиданного и наверняка противного для его слуха звука. А уж там, главное, не зазеваться…
* * *
Когда Алексей Михайлович подошел к группе воинов, которым надлежало сопроводить жертву в горы, он непроизвольно вздрогнул: на роль жертвы обрекли ту самую молодую рабыню, что привлекла его внимание во время новоселья. «То, что вождь решил принести в жертву рабыню, мне понятно. Но почему именно эту девушку?! – задумался граф. И вдруг его осенило: – Ох, и хитер же ты, Томагучи! Захотел убить сразу двух зайцев: пожертвовать наименее ценным членом племени и попутно избавиться от девушки, к которой открыто выказал благоволение белый гость, протежированный аж самым главным русским вождем. Во избежание, так сказать, возможных казусов… Что ж, Томагучи, посмотрим, кто из нас хитрее. В конце концов мы, графы Воронцовы, тоже не лыком шиты!»
* * *
Отряд цепочкой поднялся в горы и на небольшой поляне остановился. Боязливо озираясь, индейцы быстро привязали девушку к стволу старого дерева и, даже не попрощавшись с Алексеем Михайловичем, которого, видно, считали уже покойником, торопливо скрылись в лесной чаще.
Воронцов огляделся. Увидев примерно в десяти шагах от дерева, к которому была привязана девушка, довольно большой валун, обрадовался: отличное укрытие! Срезав острым охотничьим ножом несколько веток, он положил их на валун, после чего надежно пристроил между ними ружье и подсыпал пороху на полочку притравки, чтобы, не дай Бог, не случилось осечки. Рядом с валуном граф положил предусмотрительно прихваченный из селения томагавк – изогнутую деревянную палицу с шарообразным навершием. И затаился в ожидании «злого духа».
Привязанная к стволу дерева рабыня-индианка смотрела прямо перед собой совершенно безучастно, впав, видимо, в состояние прострации. Скорее всего, она давно уже мысленно попрощалась с жизнью, ибо законы индейского племени были ей хорошо известны.
Неожиданно совсем близко раздался рев матерого зверя. Воронцов мгновенно напрягся, тщетно пытаясь успокоить гулко забившееся сердце, однако боковым зрением успел заметить, что девушка уже безвольно повисла на ремнях, явно лишившись чувств.
И вот из чащи на поляну безбоязненно вышел гризли – свирепый и крепкий на лапу грозный медведь, повелитель Скалистых гор. Это было великолепное животное длиной более сажени с четвертью (двух с половиной метров) с густой и курчавой шерстью темно-серого цвета. Зверь сразу же вразвалку направился к «жертве», и Воронцов понял, что каждую весну тлинкиты привязывают девушек к одному и тому же дереву.
Меж тем гризли, не дойдя до вожделенного «лакомства» всего с какой-то десяток шагов, неожиданно остановился и зашевелил ноздрями, явно что-то вынюхивая. Потом повернулся в сторону валуна, за которым укрылся Алексей Михайлович. «Учуял-таки человечий дух, вражина!» – выругался в сердцах граф. Тем временем медведь, явно уже обуянный гневом, начал раскачиваться на одном месте, нервно прядая ушами и вздыбив шерсть на загривке. Выглядел он при этом отчасти забавно, однако Воронцову было не до шуток. «Пора!» – решил он и, вставив пальцы в рот, пронзительно, во всю силу легких, свистнул.
