– Откуда вы знаете, ваше сиятельство? – опешил от удивления Осип Макарович.
– Нетрудно догадаться. Ведь если один из жеребцов – Буцефал, то другой непременно должен быть Росинантом, неизменным спутником странствующего рыцаря Дон Кихота Ламанчского. Интересно другое: где вы почерпнули столь похвальные исторические знания?
– Так ведь у его превосходительства, – смущенный похвалой графа, конюх уважительно глянул в сторону губернатора, – имеется большая домашняя библиотека, и они соизволяют давать мне книжки по своему выбору. Вот я их и читаю вечерами…
– Хорошее и весьма полезное занятие, Осип Макарович, – одобрительно произнес Воронцов. – Ибо знания лишними никогда не бывают.
– Спасибо вам на добром слове, ваше сиятельство! – зарделся тот от очередной похвалы, произнесенной к тому же при господах.
Тем временем Кабри нерешительно приблизился к третьей, свободной лошади и замер перед нею как вкопанный, явно не зная, что ему делать дальше.
– Вы что же, Кабри, никогда лошадей не видели? – с наигранным удивлением окликнул его восседавший на Буцефале граф.
– Отчего же, мсье, видел, конечно. Только я ведь вырос в семье докера, а верховые прогулки на лошадях считались у нас в Марселе делом исключительно господским.
– Осип Макарович, помогите несчастному мореплавателю оседлать кобылу, – распорядился граф.
Конюх умело и расторопно помог графскому слуге вскарабкаться на лошадь.
– Благодарю вас, мсье, – сказал ему Кабри по-французски.
Осип Макарович беспомощно посмотрел на графа, и тот перевел ему благодарственные слова француза на русский язык.
– Тогда скажите своему слуге, ваше сиятельство, чтобы он не пользовался поводьями. Пусть лучше отпустит их, а сам покрепче держится за луку седла. Я ведь подобрал для него самую смирную кобылу, так что она без лишних понуканий сама пойдет за вашим Буцефалом.
– А ее, часом, не Марией Медичи зовут? – рассмеялся Алексей Михайлович.
– Никак нет, ваше сиятельство! – уже смелее ответил Осип Макарович, успевший несколько привыкнуть к манере разговора графа. – Ее так и кличут – Смирная.
Затем он ловко оседлал своего Росинанта и, дождавшись разрешающего кивка Алексея Михайловича, возглавил кавалькаду. Провожающие напутствовали путешественников дружным многоголосием, среди которого особо выделялся не по годам звонкий голос Софьи Михайловны:
– Доброго пути, Алексей Михайлович!
* * *
Сразу за городом всадники обогнули Култушье озеро, отделенное от Авачинской губы нешироким перешейком, над которым кружили крикливые чайки, выискивая добычу на мелководье. Ехали шагом: Осип Макарович резонно опасался, что при более резвой езде неопытный Кабри может вывалиться из седла. Догадавшись о его опасениях, Алексей Михайлович обернулся и спросил:
– Как чувствуете себя, Кабри?
– Вполне сносно, мсье, – довольно бодро ответил тот, явно уже несколько освоившись в седле.
– Тогда предлагаю перейти на легкую рысь, иначе с таким аллюром мы уже через десяток верст вынуждены будем повернуть назад, – резюмировал граф. – Посему примите совет: если вдруг испугаетесь чего-нибудь, сразу цепляйтесь за гриву лошади и как можно крепче прижимайтесь к ее шее. Но ни в коем случае не хватайтесь за поводья. Ни в коем случае! Вы поняли меня, Кабри?
Тот утвердительно кивнул, и Воронцов, к великому удовольствию Осипа Макаровича, приказал перейти на легкую рысь.
Спустя какое-то время путешественники подъехали к полноводной реке Аваче, стремительно несущей свои воды в Авачинскую губу. Через реку был перекинут деревянный мост, на редкость добротный. Да оно и понятно, ведь именно эта дорога, вернее сказать, конная тропа, связывала Петропавловск с Нижнекамчатском, расположенным почти в самой северной точке тихоокеанского побережья полуострова, и с Большерецком, раскинувшимся на побережье уже Охотского моря.
Отсюда открывался потрясающий вид на Корякскую сопку, и, очарованный ее красотой, Алексей Михайлович попросил проводника остановиться. Тот послушно придержал коня и приблизился к графу.
Со стороны Петропавловска вулкан был почти полностью закрыт прибрежной сопкой, а здесь представал взору во всей своей первозданной красе. Его белоснежный конус высотой более 11 тысяч футов упирался в девственно голубое небо, из кратера тянулся вверх дымный шлейф.
